Пираты Эгейского моря и личность.
Шрифт:
Я рассказала эту историю для того, чтобы подчеркнуть следующее. Недавно в ж. «Путь» вышла статья Е. Барабанова «Философия снизу». Не будучи согласной с Е. Барабановым в том, что в бО-е-80-е годы не было ни одного философского текста, обращенного к бесцензурному читателю, я совершенно согласна с ним в том, что перестроечное и в значительной мере постперестроечное мышление обнаружило «стадную верность общим местам» и политике выжидания, выжидания разрешения «изменить границы дозволенного»*.
*Барабанов Евгений. Философия снизу, с. 31, 6.
Но я хотела бы подчеркнуть,
В 1969 г. вышла работа М.К. Петрова «Предмет и цели изучения истории философии» (Вопросы философии. 1969, № 2), в которой был заявлен подход к прошлым эпохам без мерок современных идеологических установок, но с мерками, заданными самими этими эпохами, то есть с точки зрения культуры. Эта статья, жестоко раскритикованная в 1970 г. в ж. «Коммунист» за тот самый дуализм, который обнаружил в книге два года назад Э.В. Ильенков, послужила сигналом к увольнению М.К. Петрова из РГУ «за невозможностью использования на преподавательской работе по философии». После этого он был зачислен в штат Высшего Северокавказского научного центра с единственным условием - неучастия в работе. Такая жизнь продолжалась вплоть до 11 апреля 1987 г.
– до дня его смерти. Так что он не успел стать перестроечным и постперестроечным человеком.
Что я хотела бы отметить в данной связи? Михаил Констатинович одним из первых начинал то, что ныне называется культурологией. Но он это начинал, вовсе не преследуя целей «расширить пространство дозволенного». Как, впрочем, не делали этого и многие другие культурологи: они просто занимались каждый своим делом, вовсе не полагая - в противовес Е. Барабанову, - будто культура «традиционно безразлична к действительности «здесь-и-сейчас»«, будто сейчас «от историка культуры или историка идей... культуролога и его труды отличает недостаточно отрефлектированное воспроизводство верования в то, что бытие - на этот раз не социально-классовое, а культурное - всецело определяет сознание»*.
*Там же, с. 13. *Там же.
С этим утверждением трудно спорить, поскольку автор берет его с потолка, никак не аргументируя. Более того, он смешивает в одну кучу «всеразъясняющие», по его словам, «категории культуры» - «типы культур», «типы ментальностей», «культурные оппозиции», «культурные архетипы», «культурные парадигмы», «диалоги культур», не менее бездоказательно, а то и вовсе не зная предмета оспаривания, утверждая, что все они, «по существу» (любопытно выяснить, по какому?) выполняют функции «законов диалектики» по отношению к «верному и всесильному» сверхзнанию»А Ибо как можно, если предмет знать, помещать в один ряд школу «диалога культур» с ее первенствующей идеей произведения (уникальности, особенности) со школой социальной антропологии с ее идеей ментальности (общего)? Да и М.К. Петров из далека 60-х годов оспаривает утверждения Е. Барабанова, предостерегая от подхода к разным культурам с заранее заданным стандартным набором характеристик типа «идеальное - материальное», адресуя упрек современным ему марксистам-ленинцам, что они сознанием определяют бытие, то есть упрекая их обратным тому, что думает о старой интелектуальной парадигме Е. Барабанов. Вызывает удивление то, что в этой, своего рода программной, статье Е. Барабанова о позиции М.М. Бахтина сказано лишь, что ее главный признак - это «смех, живое веселье, дистанцирующий юмор, противостоящий всякому обособлению и замыканию в себе»*.
*Там же, с. 32.
Но веселие духа - это вовсе не смех без причины, это радость следования строгой проблемной мысли, логической работы ума. Слов нет: в современной институированной философии полно провинциализма, но вольно же называть философией подделки под нее и вместо предметной критики, вместо «школы и труда дисциплинированной мысли»*
*Там же, с. 33.
заниматься критикой «тривиальной литературы».
На первый взгляд, кажется, что в этом небольшом предисловии я слишком много места уделяю статье Е. Барабанова, где критикуется, чаще всего справедливо, современная отечественная философия. Но даже там, где критика справедлива, она беспредметна, она «вообще»; в ней предполагается совершенно определенная негация любой мысли, которая была в прошлом и есть в настоящем, пытающаяся лишить ее философской отваги. Такая критика слишком легка, ибо она не работает в логических контекстах, избегает предметного анализа, действуя в сфере второсортных схем, которые навязываются вполне серьезным философам. К сожалению, иногда это имеет успех.
Когда М.К. Петров начал работать как культуролог, ему важно было осмотреться в своем предмете и апробировать новые понятия, такие, как трансляция, трансмутация, репродукция, творчество, да и что собственно понимать под термином «деятельность»: воспроизведение человеком самого себя или же воспроизведение навыков. Нежелание констатировать два вида творчества - самотворчества человека как искусства, куда наука, понятая как деятельность по созданию идеализированных объектов, входит на правах одного из его канонов, и творчества репродукции, то есть творчества человеком отчуждающихся от него предметов науки, или нечеловеческого, нормативного, и создает, по его мнению, многочисленные недоразумения относительно сущности науки и искусства. Выяснению этих недоразумений посвящена книга «Искусство и наука», явившаяся преддверием к книге «Язык, знак, культура».
Несколько слов о построении книги. Отсылки к литературе в ней даются в конце. Б скобках внутри книги - отсылки к источникам, как правило, к античным, или к публикациям в литературных журналах и газетах. В подстрочных примечаниях помещены пометы А.С. Арсеньева (А.А.) и главным образом Э.В. Ильенкова (Э.И.) и ответы на них (если таковые имеются) М.К. Петрова (М.П.). Таким образом, подстрочные примечания представляют своеобразный диалог двух философов по поводу текста, что позволяет обнаружить не только внутренние тяжелейшие напряженнейшие разногласия, но и методы ведения спора, непосредственно вводящие в интеллектуальные философские начала мысли. Рукописи, как и книга «Язык, знак, культура», печатаются без сокращений и без изменений. Редакторские примечания, относящиеся главным образом к истории наследия или раскрывающие имена, которые не всегда можно обнаружить в справочниках, вынесены в подстрочник. Курсив в тексте и маргиналиях принадлежит автору, выделенное полужирным шрифтом - оппонентам М.К. Петрова.
С.С. Неретина