Пираты Эгейского моря и личность.
Шрифт:
Менелай пренебрег собственным обещанием поставить богам гекатомбу, и долгое время просидев на острове Фарос, вынужден был вернуться в Египет, выполнить обещанное по слову, чтобы вернуться на родину (Одиссея, IV, 350 и далее). Одиссей, хотя и с потерями и с приключениями, но довольно спокойно приближается к Итаке после посещения Эолии, где Эол вручил ему мех с заключенными в нем буреносными ветрами. Виден уже берег отчизны: «на нем все огни уж могли различить мы» (Одиссея, X, 30). Но тут Одиссея сморил сон, и его спутники самовольно. без слова, развязывают мех:
...и шумно исторглися ветры на волю;
Бурю воздвигнув, они с кораблями их, громко рыдавших,
Снова от брега отчизны умчали в открытое море. (Одиссея, X, 47-49).
Та же ситуация с гибельными
В крупном и мелком плане мы здесь впервые наблюдаем характерное для античности уважение к слову, восприятие его отнюдь не каноном, а органом познания, что так прекрасно будет выражено в свое время Периклом:»Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно оценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению необходимого дела без предварительного уяснения его речами» (Фукидид. История, II, 39). И параллельно с этим ростом авторитета слова наблюдается развенчание дела, перевод его в «род причины беспорядочной» (Платон) - во второстепенную, на все согласную и во всем обязанную подчиняться слову «материю» древних.
Между словом и делом возникает разрыв как раз в интересующем нас плане новой полосы наложения теоретического и практического, о чем Аристотель позже напишет: «В целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу, в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим интеллектуальным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по природе своей существо властвующее и господствующее; второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, по природе своей существо подвластное и рабствующее. В этом отношении и господином, и рабом руководит общность интересов» (Политика, 1, 1, 4, 1252 a). В полосе наложения, а, следовательно, и в предмете осознания оказывается весь технологический ритуал - вся наличная совокупность практических отношений к миру.
6. Палуба пиратского корабля и будущее
В олимпийской цивилизации нормального (китайского, например) типа проблема будущего не возникает. Включенный в профессионально-государственный навык, а через него и в единый социальный ритуал человек хотя и готов к некоторым отклонениям от нормы, но решительно не готов ни к профессиональным миграциям в рамках этого ритуала, ни тем более к выходу за его пределы. Устойчивость ритуала настолько велика, а накопленное в любой профессии мастерство настолько специализировано, что сама мысль о перемене профессии или об активном использовании нескольких профессий отдавала бы душком беспочвенной авантюры. И это действительно так: в ультрастабильном олимпийском ритуале мечта об универсальном человеке, о всесторонней личности - мечта пустая и опасная, поскольку на переходе от профессионально-государственного к лично-государственному упрощаться по нормам «наивного демократизма» должна не только бюрократическая структура, но и все виды технологических структур, а потеря профессионального навыка, если она не вызвана серьезными причинами, - ничем не оправданная жертва. В нормальной олимпийской цивилизации таких причин нет - нет ситуаций, в которых человеку волей-неволей приходилось бы накапливать универсальные навыки, задумываться над своей судьбой и пытаться самому строить собственную жизнь. Нет и той неопределенности, тех надежд и опасений, весен и зим «тревоги нашей», всю совокупность которых мы называем будущим - местом, где все еще можно переиначить, переиграть и все устроить наилучшим образом, где все будет хорошо «в конце концов».
Эти эсхатологические моменты, без которых у нас не было бы ни сильных чувств, ни творчества, ни поэзии, ни науки, восходят, надо полагать, к тому
Деве свободы не дам я; она обветшает в неволе, В Агросе, в нашем дому, от тебя, от отчизны далече - Ткальный стан обходя, иль ложе со мной разделяя. (Илиада, 1, 29-31).
С мужчинами дело обстояло проще - их убивали, и раб этого периода в основном незаконнорожденный - родившийся в неволе от рабыни, лишенный кровно-родственных связей и не имеющий поэтому ни роду, ни племени, то есть раб «по природе».
Оба варианта сдвига судьбы были сами по себе достаточно сильными стимулами, чтобы в той или иной форме поддержать любую попытку заглянуть в будущее: прогнозировать события, их цепи и варианты. Но любая попытка этого рода предполагает более или менее свободное владение формализмом, логическую способность представлять, анализировать и связывать умопостигаемое с поправками на конкретное окружение и вероятные его изменения, то есть требует той логической стратегии, которую в наше время называют теорией игр. Как и все способности этого рода, логическая способность представления и вероятностная формализация будущего не может появиться на пустом месте, силами одной лишь насущной необходимости. Здесь, как и в других случаях, необходим исходный феноменологический материал, нечто вроде «спичек первоклассника», на котором формально-абстрактные отношения могли бы обрести телесность и устойчивость.
Если бы речь шла о более позднем периоде, мы могли бы указать на два идеальных для целей самосознания материала: на письменность и на монетарную систему единиц; оба выявляют абстрактные структуры, делают их устойчивыми и доступными для наблюдений. К тому же оба использованы античностью для построения «гносеологического» космоса, категории, грамматические правила которого четко положены в разрыве между словом и делом. Вместе с тем сам интерес к этим закономерным структурам и поиски в них логики существования были бы совершенно необъяснимой странностью, «греческим чудом», если бы мы не попытались найти достаточно формализованную и вместе с тем достаточно сложную и подвижную в структурном отношении практическую ситуацию, которая могла бы наладить жесткую и направленную селекцию человеческих характеров, оставляя в живых и свободных только характеры творческие и угнетая или уничтожая характеры пассивные.
Селекция этого типа неизбежно возникала в рамках древней гонки вооружений, но возникала как осредненные свойства социальной среды, которые способны вести селекцию и в заданном наборе навыков и умений, но органически не способны создавать и поддерживать этот выбор, новые «медные мутации». Присматриваясь к умениям и навыкам грека гомеровского периода, мы сразу же вынуждены будем исключить из рассмотрения большую их часть как навыки и умения заведомо ритуальные, которые уже в силу цикличности и многократного повтора ориентированы на прошлое, на зафиксированные в опыте образцы - программы регулирования. Единственные исключения - мореплавание и пиратское ремесло. Здесь повтор, застывшая схема, отсутствие оригинальности в решении ситуации и инициативы - прямая дорога на тот свет. Здесь, в сущности, каждый набег - акт творчества, в котором традиционные и устойчивые в своем различии элементы приводятся всякий раз в новую связь производно от условий и обстановки.
Угроза сдвига судьбы, под знаком которой идет все это творчество, придает процессам разложения ситуаций на составляющие и синтеза различенного материала в новые ситуации характер субъективной необходимости: возникает та начальная школа творчества, учит в которой жизнь и учит строго - любая неудовлетворительная оценка перерастает для ученика в катастрофу. В этой связи полезно поближе приглядеться к методике обучения и к тому школьному инвентарю, который дан человеку на феноменологическом уровне как исходный материал и наглядное пособие на уроках творчества, то есть прежде всего приглядеться к палубе пиратского корабля,