Пираты
Шрифт:
Он покачнулся и, чтобы удержаться на ногах, схватил меня за плечо обжигавшей сквозь одежду рукой.
– Скажи капитану, Джон. Кажется, я умираю. – Он упал, потеряв сознание.
Я прыгнул к световому люку капитанской каюты. Баттерфилд сидел за столом, приканчивая завтрак. На мой стук он поднял голову, пережевывая кусок намазанного маслом сухаря, остаток которого он нежно держал двумя пальцами.
– Сэр! Маджу плохо! – крикнул я.
– Плохо? – переспросил Баттерфилд с набитым ртом. Он мгновенно выскочил из-за стола и исчез из моего поля зрения.
Баттерфилд приподнял голову старого друга:
– Дэйна!
Тот не отзывался.
Я увидел на затылке Маджа какие-то шишки.
– Что с ним случилось? – растерянно спросил Баттерфилд.
– Он сказал, что умирает,- сообщил я. Дядя Стэнли побледнел:
– Умирает…
Горн рассмеялся:
– Не бойтесь, не умрет. – Он пихнул Маджа носком башмака в ребра. – Вставай, вставай! Подтянись, дружище!
– Оставьте его, – промямлил Баттерфилд, слабым движением руки отталкивая ногу Горна. – Тоже, доктор нашелся.
– Это всего лишь лихорадка. – Горн тоже опустился на колени и ущипнул Маджа за щеку, довольно чувствительно, как мне показалось. Мадж тут же очнулся, заморгал и обвел взглядом собравшихся.
– Все в порядке, баранья ты башка, – обратился к нему Баттерфилд.- Не бойся, не умрешь.
– Но ему еще захочется умереть, так его будет трясти. Еще с неделю он проболеет, – продолжал разъяснения Горн.- Нечего было дрязгаться в болотах.
На лице Баттерфилда появилось странное выражение, смесь облегчения и страха. Ведь он тоже «дрязгался» в болотах.
Мы отнесли Маджа в капитанскую каюту. Шторы были задернуты лишь наполовину, так как острова еще не скрылись из виду, Мадж лежал в тени, Баттерфилд был при нем врачом и сиделкой. Болезнь развивалась так, как и предсказал Горн.
На коже появилась сыпь. Суставы невыносимо болели не только при движении, но и когда он лежал не шевелясь. Шишки вскочили и в других местах; когда Мадж засыпал, его мучили кошмары, заставлявшие дергаться, и он сразу просыпался, крича от боли.
То же самое случилось с другим матросом, потом с третьим и четвертым. Эти трое лежали в кубрике на носу, Мадж у капитана на корме, стоны и крики разносились по всему судну.
Команда сократилась вдвое, работы прибавилось, я больше времени проводил у штурвала и почти сросся с ним, чувствуя каждое движение/каждый каприз «Дракона». Я не мог избавиться от страха, что лихорадка доберется и до меня.
Почти стемнело, когда на смену пришел Горн. Он едва заметно переложил галс, и я почувствовал легкий крен, сопровождавшийся небольшим увеличением скорости. Подняв голову, он выбирал звезду, по которой удобнее держать курс.
– В кубрике жарко, как в пекле. Пушкарь торчит внизу, весь взмок и трясется от страха, что подхватил лихорадку. – Горн явно подсмеивался над бедным Эбби, и это меня раздражало.
– А вдруг так оно и есть? –
Горн пожал плечами:
– И я мог бы ее подхватить, если бы был старым безмозглым пушкарем. Видел я суда, дрейфовавшие по ветру, и никто на борту был не в состоянии заняться парусами, даже пошевелиться не могли; вся команда валялась в лихорадке.
– Такое могло бы случиться и с нами.
– Но не случится.
– Почему?
– Потому что лихорадка не заразна, мистер Спенсер. Она парит в воздухе, ее можно подцепить на болотах и в джунглях, но не от больных.
– Но мы все были в джунглях.
– Ну, не совсем.
– Конечно. Вы не были. Он поднял голову к небу:
– Что-то румпель заедает.
Я не поддался на его уловку:
– Почему вы не сошли на берег? Что держит вас на судне?
– Судьба. – Он улыбнулся. – Я уже говорил. Я – удача, благословение судна.
Из капитанской каюты донеслись стоны Маджа и голос Баттерфилда:..
– Ну, тихо, тихо.
Горн спокойно стоял у штурвала.
– Я что-то вроде вашего ангела-хранителя.
12. К Дэви Джонсу
Горн все еще стоял у штурвала, когда забрезжила заря и я встал с койки. Ветер стих, паруса лениво обвисали, «Дракон» медленно плыл над волнами. Мне казалось, что Горн мог заставить судно двигаться вообще без ветра.
– Всю ночь у штурвала? – посочувствовал я.
– Прекрасное судно, мистер Спенсер. Одно удовольствие им управлять.
У меня появилось ощущение, что я уже слышал эти слова. Но тут из кубрика донеслись стоны. Казалось, что еще кто-то заболел.
– Судно кажется тяжелее,- сообщил Горн. – Я проверил трюмы, но шест сухой. Странно.
Я стоял рядом с ним, прислушиваясь к парусам и такелажу, скрипу корпуса, стараясь оценить его движение.
– Попробуйте, – предложил Горн, отступая от штурвала. Взявшись за спицы, я повернул колесо и почувствовал, как руль взаимодействует с водой. Может быть, мне только казалось, что судно отяжелело, из-за слов Горна? Я не мог понять.
– Не знаю, – признался я.
Горн подошел к ограждению и перегнулся за корму. Он так далеко высунулся назад, что я смог бы легко скинуть его в воду. Мысль эта промелькнула в голове, я даже представил себе толчок и кувырок Горна, увидел мелькнувшие в воздухе ноги. Вцепившись в спицы штурвала, я испуганно отогнал это видение. Конечно же, я не хотел скидывать Горна за борт.
Альбатросом называл этого человека Эбби, Ионой. Ни раньше, ни теперь я в это не верил. Вспомнился гроб Эбби, его сон. Все напасти: железный дождь, потоп, чума, пожар.
Я так крепко сжимал штурвал, что руки задрожали от напряжения. Сон Эбби оказался вещим. В нас стреляли, мы чуть не затонули, москитная чума – лихорадка – и сейчас мучила команду. Все, предсказанное им, сбылось. Кроме пожара.
Я решительно отогнал эти мысли. «При чем тут Горн? – спрашивал я себя. – Досужие домыслы выжившего из ума старого пушкаря!»