Пироскаф «Дед Мазай»
Шрифт:
После концерта Донби катал местных ребятишек — тех, кто желал, даже тинейджеров. Желали все, но, к счастью, не всех отпускали мамы. Несмотря на это Донби вымотался так, что по дороге к пристани еле тащил ноги. Провожавшие артистов зрители подбадривали героя…
На палубе Донби уселся на хвост, вытянул когтистые лапы и простонал двумя голосами:
— Пи-ить…
Сторож Платоша побежал на пристань, к ближнему киоску, и вернулся с двумя пятилитровыми банками. Дон и Бамбало с маху окунули головы в посудину.
— О, благодать, — выдохнул дядюшка Поль, прижимая банку к сердцу.
Сушкин отошёл и пробубнил в сторонке:
— Пьяницы…
Капитан виновато поставил банку на палубу.
Платоша шагнул к Сушкину.
— Мальчик, оно же совершенно безалкогольное и безвредное. Я же понимаю… Клянусь своим предком Римским, который к тому же ещё и Корсаков.
Капитан недоверчиво пригубил банку.
— Надо же… А по вкусу вполне…
— Все равно гадость, — непримиримо заявил Сушкин.
— А мальчику я принёс лимонную шипучку, — заявил живописец Римский-Корсаков и достал из-под тельняшки жёлтую бутылочку. Это слегка поправило Сушкину настроение…
Платошу оставили ночевать на пироскафе.
Строгого распорядка дня на «Деде Мазае» не было — ведь не военный же крейсер! Поэтому наутро после концерта все спали допоздна. Только сторож Платоша «слинял» с пироскафа пораньше (при этом ничего не спёр, зря Сушкин опасался). К десяти утра Платоша вновь появился на судне, разбудил капитана:
— Поликарп Поликарпыч, такое дело, там делегация. Даже две…
Оказалась, что одна делегация — спортивная. Местная молодёжь пришла звать Донби принять участие в футбольном матче:
— У вас, Донбамбало, вон какие ноги! Как вляпаете, никакой вратарь не устоит! И никто вас не обведёт на поле… А то в команде «Футтенбобль» из Нижней Хвостовки играет в нападающих жираф Гога. Они им хвастаются, говорят, что непобедимы…
— Донби, рискни, — подзудил его капитан. — Помнишь, как пятнадцать лет назад на берегу Янцзы ты напинал команде «Жёлтые трепанги»?
— Гм… — вспомнил Донби и азартно потоптался на палубе. — Только подзаправиться бы… («Гм», — это Дон, а насчёт подзаправки — Бамбало).
В судовом холодильнике нашли четыре банана. Дон и Бамбало склевали по паре (хотя мог и кто-то один — желудок-то общий).
Потом Донби отправился на стадион в окружении болельщиков.
— Только извините, — предупредил один, — хвостовские требуют, чтобы вы у нас заменили сразу двух игроков. Потому что, говорят, у вас две головы. Мы им: «Ног-то ведь тоже две, а не четыре», а они: «Голова в футболе важнее, чем ноги…»
— Спор-л-рный вопр-л-рос, — заметил Дон.
— Ничего, венсеромос, — пообещал Бамбало. Тинейджер с побритой головой весело подскочил:
— А противник получит лос фигос!..
Вторая делегация пришла с приглашением. Звали гостей в детский клуб «Орешки», на выступление ребячьих коллективов. В благодарность за вчерашний концерт.
— Неприлично отказываться, — шепнул капитан Сушкину. Тот вздохнул.
Ну, концерт был как концерт, Сушкин не раз видел такие в своей детдомовской жизни. Всякие старательные танцы и давно известные песни о радостной детской жизни («Вместе весело шагать…» и так далее). Иногда интересно, иногда скучновато, но все же смотреть и слушать можно. Сушкин, когда надо, аплодировал, а порой позёвывал, пряча лицо за снятой бескозыркой…
Так было до объявления про кино «Кораблик».
Энергичная девушка в алой блузке — та, что вела концерт, — объяснила:
— Это любительский фильм. Его три года назад сняли ребята из школьной студии «Левый глаз» в недалёком от нас городе Бобровске. Сказочная история, как несколько мальчиков и девочек в летнем лагере очень подружились, а потом разъехались в разные города, но не могли забыть друг друга. Очень хотели встретиться. Один мальчик построил волшебный кораблик, чтобы облететь и собрать всех… Мы хотели сегодня показать вам это кино, однако испортился проектор. Тогда мы попросили нашу гостью Катю Елькину спеть песню из фильма. Это девочка из Бобровска, она здесь проездом… Пригласим Катю на сцену!
Все, конечно, захлопали. И Сушкин захлопал, машинально. А в памяти толкнулось: «Кораблик»… Коротенький фильм с таким названием года два назад показывали в «Фонариках», на смотре детского искусства. Фильм был какой-то суетливый, ребята в нем что-то доказывали друг другу, куда-то спешили, мастерили картонную лодку, рисовали большую карту… Почти ничего не запомнилось. Однако песня Сушкину понравилась. Несколько дней он мурлыкал её под нос. Но постепенно она стёрлась из головы. Иногда он хотел вспомнить мотив и не мог… Интересно, неужели та самая?
Вышла на сцену Катя Елькина…
Ну, Катя как Катя. Щуплая, с кудряшками песочного цвета, чуть курносая. Наверно, лет девяти «с хвостом», как Сушкин. Лицо такое, что глянешь и забудешь через полминуты. Разве что ресницы — слишком длинные и пушистые, как у Дона и Бамбало. А в них — что-то вроде крохотных жёлтых бабочек. Бабочки вздрогнули, Катя потёрла острые локотки, поправила серое, совсем не концертное платьице, посмотрела на девушку в алой кофточке. Девушка кивнула. И тут же из динамика разнеслась мелодия вступления.
Сушкин вспомнил этот мотив! И лишь теперь он понял, какаяэто музыка! Потому что раньше, на давнем киносеансе он был просто зритель и слушатель, а теперь — человек, знающий радость и тревогу путешествий…
Девочка куснула нижнюю губу, глянула выше голов и запела. Негромко так, будто прислушиваясь к себе:
Пенно бурлит за кормою вода, Тросы на мачтах, как струны, звенят…Но почти сразу тонкий голосок окреп, как у мальчишки, зазвенел: