Писатель 2: Назад в СССР
Шрифт:
– Уезжаешь? – спросила она.
– Не совсем, – ответил я, желая избежать ненужных подробностей. – Переезжаю на некоторое время.
– К этой? – хмуро уточнила она.
– К какой еще – этой?
Ни интонация кузины, ни выбор слов совсем меня не радовали.
– Ты и вчера к ней удрал! – выкрикнула кузина. – Тайком!
– Надюш! Ты чего так орешь?.. Сколько можно уже говорить, что я не обязан перед тобой отчитываться!
– Дурак ты! – Он оттолкнула меня и бросилась вверх по лестнице, и уже оттуда сообщила: – Я люблю тебя, понял!
И ускакала. Вот блин… Незадачка.
Я вышел во двор, чувствуя себя немного по-дурацки со своими сумками. Может, надо было сегодня дома переночевать? Поговорить с этой малахольной? Не думал, что она так отреагирует. Да нет, разбалую только! Привыкнет, понукать начнет. И потом, какая к чёрту любовь? Юношеская блажь, скорее…
Мне повезло. Когда я вышел к проезжей части, такси как раз пассажира высаживало. Я сунулся в дверцу, получил кивок, закинул на заднее сиденье поклажу, сел рядом с таксистом и объяснил положение. Тот хмыкнул, врубил счетчик, и мы поехали.
Едва успели до закрытия. Никак не могу привыкнуть, что в советское время магазины так рано закрываются. Еще и с обеденным перерывом работают. И опять мне повезло. В продаже оказались гэдээровские «Эрики». Хорошие агрегаты, хотя и хуже западногерманских «Олимпий или «Оптим». Стоила такая машинка не дешево – целых двести двадцать рублей.
Но цена меня устраивала. Я купил сразу с десяток рулончиков ленты, пачку копирок и несколько пачек бумаги. Нагруженный, как целый караван верблюдов, всем этим богатством, я вернулся к машине. Назвал водителю адрес артистического дома. Когда мы доехали до него и остановились возле подъезда, таксист вызвался мне помочь дотащить все пожитки до квартиры. Консьерж тоже кинулся помогать. Пришлось дать ему рубль. Я открыл дверь Настиной квартиры своим ключом. Втащил поклажу. В квартире было тихо. Следовательно – хозяйка еще не вернулась. Кстати, она же не сказала, в какую комнату определит меня на жительство!
В дверь позвонили. Я стоял рядом, поэтому сразу открыл.
– Вот так встреча! – воскликнул Мякин, увидев меня. – А где Настя?
– Не знаю, – ответил я. – Я сам только что вошел.
– На ловца и зверь бежит, – усмехнулся режиссер. – Я как раз хотел спросить у нее, как с тобою связываться более оперативно. Телефона-то у тебя нет.
– Ну, пока что я буду жить здесь, – совершенно спокойно пояснил я.
– Тогда пойдем ко мне, поговорим.
Заперев дверь Настиной квартиры, я вслед за Григорием Фомичом вошел в его обиталище. В первый раз в этой жизни. Прежде-то я у него часто бывал. Квартира режиссера Мякина была набита антиквариатом под завязку. Никогда не понимал, как можно жить в музее? А Григорий Фомич ничего, жил себе. Гостей принимал. Женщин. Спал с ними на ложе в стиле не помню какого по счету Луи. Банкетки, козетки, ломберные столики, канделябры, жирандоли, портреты сановников времен правления императрицы Екатерины II, фарфоровые статуэтки пастушек, вазы эпохи Минь. Глаза разбегаются…
Хозяин пригласил меня в гостиную, предложил сесть в кресло, именуемое «вольтеровским», осведомился, что я желаю выпить? Я сказал, что – если можно – кофе. Мякин был польщен. Кофе он умел и любил готовить. Я это знаю хорошо, потому и попросил. Он сунул мне ворох заграничных киножурналов, включил Поля Мориа – импортная музыкальная аппаратура, не считая электрических лампочек и сантехники, была едва ли не единственной уступкой Григория Фомича XX веку – и отправился на кухню, орудовать туркой и другими кофейными принадлежностями.
Вскоре он вернулся, с кофейным сервизом на медном, украшенном чеканкой подносе. Кроме сервиза на нем были вазочки с рахат-лукумом. Мякин любил, чтобы все другу другу соответствовало. Если кофе, следовательно, и посуда, и сласти с восточным колоритом. Да и халат хозяин надел тоже турецкий, только фески не хватало для полноты картины. Поставив поднос на резной столик, режиссер не торопясь наполнил восхитительно ароматным напитком крохотные чашки. В таких кофе наливают не для питья, а для смакования.
– Я вот о чем с тобой хотел поговорить, Артемий, – заговорил Григорий Фомич, когда первый глоток был сделан. – После вчерашней съемки я заново перечитал сценарий и увидел его другими глазами. Нет… погони там, перестрелки, тайга – это все годится, это то, ради чего зритель пойдет в кинотеатр. Революционная тема – тоже на месте… А вот диалоги – никуда не годятся! Сухие они, шаблонные. Нету нерва, понимаешь! Собственно, ты мне глаза на них и открыл…
– Да, я тоже обратил внимание, – пробормотал я.
Но больше ничего добавлять не стал.
– А что ж – молчал?
– Ну-у… – пожал я плечами. – Кто я такой, чтобы лезть со своим рылом в калашный ряд? Это же кино, я думал, там так и должно быть.
– Ладно, не скромничай, – отмахнулся Мякин. – Я хочу предложить тебе поработать над диалогами. Оживить их!.. Тем более, что большую часть тебе же и из них произносить, – усмехнулся он.
Интересное предложение. Этак и до сценариста полноценно недолго вырасти. А если так, то потом и романы писать можно с заделом под экранизацию сразу. По двум фронтам сразу бить. Но восторг свой я не стал выказывать, изобразил задумчивость, хотя мысленно уже согласился на предложение режиссера. А вслух проговорил:
– Хорошо, я поду…
И тут из подъезда донесся истошный женский вопль, чуть приглушенный входной дверью:
– Помогите!!!
Глава 2
Кофейный сервиз из тончайшего фарфора уцелел только чудом. Я вскочил, едва не опрокинув столик со всем, что на нем стояло, и через мгновение был уже на лестничной клетке. Там я увидел громилу, который притиснул к стене Настю, одной рукой зажимая ей рот, а другой держа возле ее горла нож.
Услышав звук открываемой двери, он хотел было обернуться, но – не успел. Я схватил его за руку, в которой была финка, сжал посильнее, так, чтобы он даже не дёрнулся, и вывернул за спину, заставив нападавшего опуститься на колени.