Писатели США. Краткие творческие биографии

Ковалева Ю.

Соответственно знание всегда субъективно и символично, и миф является единственной формой миропонимания. В этом смысле Сантаяна и называл философию поэзией.

Раздумья Сантаяны над судьбами современной культуры Запада отражаются в его эссеистике — «Поэзия варварства» (The Poetry of Barbarism, 1900), «Три философских поэта: Лукреций, Данте, Гете» (Three Philosophical Poets, 1910), «„Традиция благопристойности“ в американской философии» (The Genteel Tradition in American Philosophy, 1911), «Либерализм и культура» (Liberalism and Culture, 1915), — а также в собственно художественном творчестве.

В стихотворной драме «Люцифер: богословская трагедия» обсуждается попытка синтеза эллинизма и христианства, которая признается невозможной

в силу непримиримости и, как считает автор, конечной неполноценности и того и другого. Люцифер — образ вечной горькой истины, «чьи безрадостные объятия всегда открыты для всех, кто готов упасть в них». Однако «восстание Люцифера», позволяющее вспомнить о сходном образе у А. Франса, тщетно. Несовершенство индивидуальной воли, игнорирующей материальное единство мира и выражающейся в воле к всезнанию, в солипсизме и эгоизме, неискоренимо. «Диалоги в чистилище» (Dialogues in Limbo, 1926), которые Сантаяна ставил выше всего остального написанного им «в поэзии», состоят из 10 диалогов. Среди спорящих на самые различные темы Демокрит, Алкивиад, Сократ, «Незнакомец» и др. Авторская точка зрения ближе всего Демокритовой, согласно которой «разум пробуждается в смертных при их последнем вздохе».

В романе «Последний пуританин» (The Last Puritan, A Memoir in the Form of the Novel, 1936) Сантаяна исследует истоки своей «любви-ненависти» к Новой Англии. Полагая, что пуританский характер «враждебен радости», он выступил против него с позиций эпикурейской морали. В романе, обнаруживающем перекличку с произведениями У. Пейтера («Марио-эпикуреец») и Ж. Гюисманса («Наоборот»), противопоставлены Оливер, последний представитель выродившегося пуританского рода, и Марио, светский повеса-гедонист. Совестливость Оливера не выдерживает проверки любовью, Марио же, сам того не желая, влюбляет в себя Розу, которая в свою очередь отвергает ухаживания обожающего ее Оливера за его чопорный интеллектуализм. Неудача в любви приводит героя к мучительной для него рефлексии. Логика повествования подводит к выводу, что для впечатлительного человека чувство долга невыносимо, так как постоянно рождает в нем неуверенность и парализует волю. В результате всего происшедшего Оливер отправляется на первую мировую войну, где, не снискав лавров, погибает. По словам автора, два героя-антипода романа «представляют те две крайности, которые я ощущал в себе еще со времен ранней юности». Сантаяне принадлежат также эссе о своих современниках (Б. Расселе, А. Бергсоне, Дж. Ройсе и др.), а также три тома мемуаров «Города и люди» (Persons and Places, 1944–1953).

Творчество Сантаяны оказало значительное, хотя часто и не прямое, воздействие на современников — Т. С. Элиота, Н. Фрая, поэтов-фьюджитивистов (Д. Дэвидсон, Дж. К. Рэнсом, А. Тейт), «новых критиков» (К. Брукс, Р. П. Уоррен и др).

В. Толмачев

Сароян (Saroyan), Уильям (31.VIII. 1908, Фресно, Калифорния — 10.V.1981, Париж) — прозаик, драматург. Выходец из семьи армянских иммигрантов. Свое творчество посвятил «английской речи, американской земле и душе Армении». Рано осиротевший, воспитывавшийся в приюте и с 7 лет вынужденный продавать на улицах газеты, а потом развозить телеграммы, он не получил систематического образования. Уже в детстве узнал жизнь иммигрантов во всей ее контрастности, отразившейся затем на страницах его книг.

Своим творческим принципом Сароян провозгласил осознанную нелитературность, считая, что «быть писателем — значит всегда быть на улицах, а люди на улицах — это и есть книга». Вместе с тем ему остались глубоко чужды натуралистические пристрастия: достоверность картинок повседневности, калейдоскопически мелькающих перед читателями его книг, расцвечена фантазией и гротеском, нередко связанным с образами и мотивами, пришедшими из армянского фольклора. Подобный сплав гротескности и безыскусной точности описания оказался органичным для Сарояна,

воспринимавшего американскую действительность остраненно, поскольку нормы и понятия окружающей жизни оставались чужими и странными для человека, вынужденно к ней приспособившегося.

Мотив бездомности и поисков утраченной родины, занимающий одно из центральных мест в творчестве Сарояна, выражает специфический жизненный опыт американца в первом поколении. Однако под пером Сарояна этот мотив приобретает универсальное значение, поскольку бездомность понималась им как трагедия человека XX в., который всем характером урбанистической цивилизации обречен на утрату собственных корней, пополняя «толпу одиноких», текущую по тротуарам громадных и безликих городов.

Стремясь противостоять тенденциям стандартизации, остро проявившимся в американской действительности, Сароян представляет своим читателям тип чудака, фантазера, романтика, житейски неудачливого, но духовно прекрасного мечтателя, которому уготована трудная судьба. Этому персонажу присуща наивность мышления, его отличают непрактичность и созерцательность, сентиментальность и преданность возвышенным иллюзиям. Между героем и автором в прозе Сарояна нередко исчезает дистанция, и представления персонажа почти адекватны идеям писателя и в сильных, и в слабых их сторонах.

Основные творческие достижения Сарояна связаны с новеллой и драмой, а также с автобиографическим жанром. Первая книга его рассказов — «Отважный молодой человек на летающей трапеции» (The Daring Young Man on the Flying Trapeze, 1934) — имела огромный читательский успех, привлекая и необычностью центрального персонажа, нередко выполняющего функции повествователя, и неподдельным юмором.

Не поступаясь правдой жизни и создавая произведения, в которых широко отразились общественные бедствия 30-х гг., Сароян старался освободиться от чрезмерно жесткой социальной позиции. Его герой оставался «духовно свободным даже в самых безысходных обстоятельствах», и за нравственные итоги своей жизни отвечал в первую очередь он сам. Критика 30-х гг. нередко обвиняла Сарояна в облегченности конфликтов и необоснованном оптимизме развязок и подчас имела к тому основания.

Особое место занимает в наследии Сарояна книга сюжетно взаимосвязанных новелл «Меня зовут Арам» (My Name is Aram, 1940), в которой лиричные, согретые юмором воспоминания о годах детства воплотились в формах гротескного повествования о судьбах первых обитателей армянской колонии в Калифорнии. Красочный и необычный мир, в котором живет герой этой книги, 9-летний Арам Гарогланян, доносит ощущение гармоничности жизни, природы и всей вселенной, свойственное ребенку. И в то же время книга органично выразила мысль Сарояна об огромном значении законов национальной памяти, формирующей личность, которой неведомы практичность и расчетливость, побеждаемые врожденным чувством справедливости, доверчивостью и иронией.

Как художник Сароян продолжил и обогатил традиции психологической новеллы и рассказа-гротеска, восходящие к Ш. Андерсону. Многое сближает его и с А. П. Чеховым, у которого Сароян особенно ценил «отточенность стиля, передающего и глубокую печаль, и замечательный юмор». Чеховские уроки оказались первостепенно важны и для драматургии Сарояна, в которой осуществлен принцип симфонического построения действия, представляющего собой сложное взаимодействие лейтмотивов, попытку воссоздать жизнь, застигнутую «врасплох».

Лучшая пьеса Сарояна «Путь вашей жизни» (The Time of Your Life, 1939), пластично и многогранно воссоздавшая атмосферу 30-х гг. в США, была удостоена Пулитцеровской премии, отвергнутой автором, которого не удовлетворял ни спектакль «Ливингтиэтр», ни состояние театрального искусства в Америке. Попытки Сарояна создать собственный театр не увенчались успехом, хотя некоторые его пьесы, от ранней «В горах мое сердце» (My Heart's in the Highlands, 1938) до «Пещерных людей» (The Cave Dwellers, 1957), принадлежат к числу достижений американской драматургии.