Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство
Шрифт:
Заметка краткого летописца о насильственной смерти царевича Ивана является необычной для летописания XVI–XVII вв. Большинство кратких летописцев того периода, говоря о «лютости» царя Ивана во времена опричнины, молчат об убийстве царевича Ивана отцом. Они пишут о естественной смерти старшего сына Ивана Грозного. Например, в одной из летописей XVI в. сказано: «Преставися благоверный и христолюбивый, хвалам достойный царевич Иван Иванович» [190] . Другая летопись, уже конца XVII в., сообщает то же самое: «Ноября в 21 день преставися царевич Иван Иванович» [191] . Пискаревский летописец также пишет об этом [192] . Однако близкий ему Сокращенный временник приводит совсем другую версию смерти царевича Ивана: «В лето 7090 преставися царевич в Олександрове слободе Иван Иванович, ему же отец, царь Иван Васильевич, жезлом пронзе ногу, положен у Архаггела в пределе» [193] . В примечаниях к публикации Сокращенного временника отмечено, что здесь смешаны два события: ранение Иваном Грозным ударом в голову царевича Ивана Ивановича и легендарный рассказ о пронзении Грозным жезлом ноги слуге князя Курбского Василия Шибанова [194] . Это показывает, что в летописи, общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику, скорее всего, не было сообщения об убийстве царевича Ивана отцом. Иначе сложно объяснить, почему эта заметка не попала в Пискаревский летописец, резко обличающий опричнину. Сокращенный временник следует здесь более поздним источникам, не исключено, что они испытали на себе влияние «Истории о великом князе Московском» Андрея Курбского.
190
ОР
191
ОР РГБ. Ф. 310. Д. 611. Сборник повестей, летописных выписок и других статей. Л. 31 об.
192
Пискаревский летописец. С. 194.
193
Тихомиров М. Н. Сокращенный временник. С. 148.
194
Там же. Примеч. 236. С. 174.
Многими краткими летописцами отмечены еще два события времени опричнины: поход на Новгород и великое княжение Симеона Бекбулатовича. О походе на Новгород упоминает Фадеевский летописец, созданный в конце XVII в., о дате написания говорит его предисловие: «Написана книга сия в лета от создания мира 7025 месяца июня в пятый на десятый день совершена: "Царь Иван Васильевич всея России в осень громил Новгород"» [195] . Поход на Новгород отмечен также кратким летописцем из портфелей Миллера, содержащим в себе русскую историю от 852 до 1598 г., и даже одним кратким летописцем, представляющим собой сборник повестей, летописных записей и других статей и вообще ничего не сообщающим об опричнине: «Государь царь и великий князь всеа Руси великий Новгород громил» [196] . Как видно, разгром опричниками Новгорода был широко известен. Некоторые летописцы, когда писали о походе царя Ивана Васильевича на Новгород, не связывали его с опричниной.
195
ОР РГБ. Ф. 344. Собрание Шибанова. Д. 248. Летописец – выборки из старых летописцев. Л. 118.
196
ОР РГБ. Ф. 310. Д. 611. Сборник повестей, летописных выписок и других статей. Л. 31об.
Интерес кратких летописцев вызывало и великое княжение Симеона Бекбулатовича. В одном избранном летописце вкратце опричнина и княжение Симеона Бекбулатовича объединены: «За умножение грех всего православного христианства наполнися гневом и ярости, нача своих русских раб зле немилости гонити и кровь их проливати. И царство свое, порученное ему от Бога, раздели на две части. Часть единую собе, другую же часть царю Симеону Казанскому поручи и устрои его на Москве царем, а сам же отиде от единых малых городов Старицу зовомый и тамо жительствуя и свою же часть людей и градов прозва опришнина, а другую части царя Симеона именова земщина и заповеда своей части оную частьлюдей насиловати и смерти предавати» [197] . Такого объединения опричнины и княжения Симеона Бекбулатовича нет ни в одном из источников XVI в.: ни в записках иностранцев, ни в «Истории» Андрея Курбского, ни в кратких летописных записях эпохи опричнины, ни в Соловецком летописце. Смешение этих двух событий произошло уже XVII в., так как отождествление опричнины и воцарения Симеона Бекбулатовича встречается не только в кратких летописцах, но и во «Временнике» Ивана Тимофеева [198] .
197
РГАДА. Ф. 181. Д. 76. От летописца избрано вкратце. Л. 91.
198
Кобрин В. Б. Иван Грозный и опричнина в общественной мысли XVII – середины XVIII вв. С. 207.
Такое смешение позволило историкам называть иногда княжение Симеона Бекбулатовича «вторым изданием опричнины». Исследователи, споря о «втором издании опричнины», основываются на поздних источниках. Но В. Б. Кобрин считает неправомерным видеть в княжении Симеона Бекбулатовича «вторую опричнину»: «Все же вокняжение Симеона Бекбулатовича не открыло собой волну массового террора. Да и близость с опричниной была во многом внешней. Многие из бывших опричников остались в Симеоновой "земщине", а в "государеве уделе" оказалось немало бывших земских» [199] . Пока еще неясны причины, по которым авторы кратких летописцев отождествили два события. В Пискаревском летописце, в отличие от большинства летописей, писавших о царе Симеоне Бекбулатовиче, сообщение о казнях помещено до статьи о назначении Симеона Бекбулатовича царем: «Положи царь опалу на многих людей, повелеша казнити на площади у Пречистыя в Большом городе при себе боярина князя Петра Куракина, Протасия Юрьева, владыку наугородцкого, протопопа архангельского, Ивана Бутурлина, Никиту Бороздина, архимарита чюдовского и иных многих казниша; а главы их меташа по дворам к Мстисловскому ко князю Ивану, к митраполиту, Ивану Шереметеву, к Андрею Щелкалову и иным» [200] . В Московском летописце, составленном в 1630–1640-х гг., причина казней объясняется недовольством людей, не желавших видеть на троне Симеона: «И на тех возъряся, казнил наугородцкого архиепископа Леонида, чюдовского архимандрита Еуфимия, архангильского протопопа Ивана посадил в воду, боярина князя Петра Андреевича Куракина, стольника Протасья Васильевича Юрьева, окольничих Ивана Андреевича Бутурлина, Никиту Васильевича Бороздина и дворян князя Григория Мещерского, диаков Семена Мишурина, Дружину Володимерова казнили на площади под колоколы» [201] . Пискаревский летописец не связывает между собой появление на троне Симеона Бекбулатовича и казни. Да и причину, заставившую царя передать трон Симеону, автор летописи объясняет совсем по-другому. Он приводит две версии случившегося: царь посадил на трон Симеона, испугавшись предсказания волхвов, напророчивших смерть московскому царю; Иван Грозный искушал подданных, желал выяснить их отношение к своему нестандартному поступку. Обе версии правдоподобны, вера в предсказания была очень сильна, но не исключено, что причиной могла быть и подозрительность царя.
199
Кобрин В. Б. Иван Грозный. С. 129.
200
Пискаревский летописец. С. 192.
201
Московский летописец // ПСРЛ. Т. 34. С. 226.
Пискаревский летописец содержит сведения о важных событиях опричнины; об учреждении опричнины, ее характере, разгроме Новгорода, княжении Симеона Бекбулатовича. Они основаны, вероятнее всего, на летописи конца XVI в., общей Пискаревскому летописцу и Сокращенному временнику. Достоверность всех известий подтверждается широким кругом источников – краткими летописцами, записками иностранцев, «Историей о великом князе Московском» Андрея Курбского.
3) Устные источники Пискаревского летописца
Первые исследователи Пискаревского летописца О. А. Яковлева [202] и М. Н. Тихомиров [203] считали, что в основе многих статей Пискаревского летописца, содержащих сведения об опричнине, лежат устные предания, слухи, основанные на рассказах оппозиционных бояр. Но для того чтобы выявить, насколько правомерно говорить о слухах, нужно определить само понятие устного источника.
В широком смысле устными считаются все источники, которые не были записаны. Если речь идет о недавней истории, то такое определение было бы достаточным. Но отдаленные эпохи невозможно изучать по устным источникам. Любое свидетельство тех времен, чтобы дойти до нас, должно быть прежде всего записано. Применительно к ним можно говорить только об источниках устного происхождения. Тогда сразу возникает вопрос, как отличить здесь устный источник от письменного. О проблеме, возникающей при выявлении устного источника летописного текста, писал С. Н. Азбелев: «Впервые фиксируя тот или иной факт, летописец опирался исключительно на устные сообщения, если не был сам его непосредственным очевидцем. Письменные источники любого летописного свода (предшествующие ему своды, пополняющиеся летописи, исторические повести и т.п.), дававшие фактический материал, восходили в конечном счете к такого же рода устным повествованиям, какие составитель свода собирал на слух, собирая данные для изложения новейших событий» [204] . Сложным вопросом является и определение соотношения фольклора и устного источника: представляет ли фольклор одну из разновидностей устных источников. С. Н. Азбелев их отождествляет: «Устные рассказы очевидцев – первоисточники, на основе которых появлялись и развивались исторические предания и легенды, героические сказания, исторические песни» [205] . А И. Лазарев рассматривал устность как единственную форму бытования фольклора, без которой он собственно перестает быть таковым: «Устность – не формальный признак фольклора; он обозначает не способ передачи и распространения фольклорного произведения, а единственно возможную форму его существования в полноценном художественном виде» [206] . Иными словами, не все устные источники носят фольклорный характер, но фольклор немыслим без устной формы изложения, в противном случае это будет просто произведение определенного литературного жанра. А. И. Лазарев выделил два понимания фольклора: «Можно констатировать, что в настоящее время в русской науке термин „фольклор“ употребляется в двух значениях: 1) в широком смысле слова – для обозначения всей традиционной художественной культуры народа; 2) в узком смысле – для обозначения поэтического творчества» [207] . Определение фольклора у А. И. Лазарева является более широким, чем у В. Я. Проппа, который понимал под фольклором только творчество социальных низов или народов доклассового общества [208] , поэтому мы будем придерживаться его.
202
Яковлева О. А. Пискаревский летописец. С. 14.
203
Тихомиров М. Н. Пискаревский летописец как источник о событиях XVI – начала XVII вв. С. 236.
204
Азбелев С. Н. Об устных источниках летописных текстов // ЛиХр 1976. С. 78–79.
205
Там же.
206
Лазарев А. И. Трудные темы изучения фольклора. Челябинск, 1998. С. 14.
207
Там же. С. 8.
208
Пропп В. Я. Фольклор и действительность. М., 1976. С. 19.
Исходя из характеристики А. И. Лазарева, все статьи Пискаревского летописца, не имеющие письменных аналогов в других источниках, можно назвать просто «устными рассказами»: они не являются художественными произведениями, это не исторические предания, а, скорее всего, действительно просто запись слухов, циркулировавших в придворной среде. Само появление слухов, легенд свидетельствует, с одной стороны, об интересе к опричнине, к эпохе Грозного, а с другой – о недостатке информации, который призваны были восполнить эти слухи. Но мы не можем утверждать, что Пискаревский летописец является первым письменным произведением, в котором слухи о событиях опричнины обрели письменную форму, нельзя исключать, что они читались в составе какого-либо не дошедшего до нас источника и оттуда попали в Пискаревский летописец.
Записи, основанные на устных рассказах, начинаются в Пискаревском летописце еще с сообщения, помещенного под 1546 г., в которых говорится о коломенских «потехах» Ивана Грозного: «И тут была у него потеха: пашню пахал вешнюю и з бояры и сеял гречиху; и иныя потехи: на ходулех ходил и в саван наряжался» [209] . А. А. Круп связывает эти сведения с каким-то языческим обычаем встречи весны [210] . Я. С. Лурье сопоставил сообщение Пискаревского летописца о «потехах» в Коломне с одним замечанием в письме Ивана Грозного Курбскому: «Аще ли же о сем помышляеши, яко церковное предстояние не тако и играм бытие, и убо всего же ради лукавого умышления бысть» – и писал, что Пискаревский летописец дает конкретный пример таких игр, «имеющих сакральное значение и находящихся в некотором противоречии с нормами христианского благочестия» [211] . То, что такие игры могли иметь место, подтверждается другими источниками. В одной из летописей XVI в., Александро-Невской, тоже описаны подобные развлечения царя: «Царь и великий князь ездил с детми своими со царевичи с Иваном и с Федором в Чюдовское село Черкизово тешитись; и повеле осеки осечи и медведи пущати» [212] . Статья о коломенских событиях Пискаревского летописца основана на известиях о подобных играх. Поскольку Пискаревский летописец является единственным памятником, сообщающим о коломенских развлечениях царя, можно предполагать, что в основе статьи летописца лежит устный рассказ.
209
Пискаревский летописец. С. 189.
210
Крупп А. А. Предания о времени Ивана Грозного // Русский фольклор. М., 1976. Т. 16. С. 211.
211
Лурье Я. С. Рецензия на статью О. А. Яковлевой. Материалы по истории СССР. Т. 2. С. 6–16 // Исторический архив. М., 1956. № 4. С. 218.
212
Александро-Невская летопись // ПСРЛ. М., 1965. Т. 29: Александро-Невская летопись. С. 341.
Следующие два сообщения Пискаревского летописца есть и в Сокращенном временнике – скорее всего, они были в общей им летописи конца XVI в. Это рассказы о Псковском юродивом Николе, обличавшем Ивана Грозного и ускорившем его отъезд из Пскова, и о переговорах Ивана Грозного с крымскими послами после похода крымского хана на Москву, когда царь и бояре нарядились в сермяги, бусыри, бараньи шубы. Эпизод с псковским юродивым Николой был широко известен и иностранцам. О нем упоминали Штаден, Флетчер, Горсей. Флетчер писал, что Никола Псковский, угрожая царю ужасным происшествием, если он не перестанет умерщвлять людей и не оставит город, спас таким образом жизнь множества людей [213] . У Горсея юродивый Николай встретил царя в Пскове «смелыми проклятиями, заклинаниями, руганью и угрозами, называл его кровопийцем, пожирателем христианской плоти, клялся, что царь будет поражен громом, если он или кто-нибудь из его войска коснется с преступной целью хотя бы волоса на голове последнего из детей этого города» [214] . Генрих Штаден сообщал, что Микола велел великому князю, приехавшему к нему в Псков, отправиться домой, и великий князь выполнил его приказ [215] . Скорее всего, иностранцы взяли легенду о Николе из того же источника, что и Пискаревский летописец. Возможно, это были какие-то рассказы оппозиционных бояр. Так как рассказы о юродивом Николе и о переговорах царя Ивана Грозного с крымскими послами, помимо Пискаревского летописца, читаются и в другом памятнике, Сокращенном временнике, можно предположить, что они взяты из летописи XVI в., общей обоим. Об устном источнике здесь приходится говорить условно, потому что в Пискаревский летописец они попали уже записанными.
213
Флетчер Д. О государстве русском. СПб., 1906. С. 127.
214
Горсей Д. Записки о России XVI – начала XVII в. М., 1990. С. 54.
215
Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Л., 1925. С. 11.
Заметка последнего о свадьбе сына Владимира Андреевича Старицкого Василия и княжны Марии Мезецкой носит политический, явно тенденциозный характер. О. А. Яковлевой удалось определить недостоверность известия Пискаревского летописца о свадьбе: «Свадьба была в слободе с великим срамом и с поруганием. И князя Василия убил Володимеровича» [216] . Исследовательница обнаружила краткий летописец XVI в. Кирилло-Белозерского монастыря, сообщающий о естественной смерти князя Василия Владимировича Старицкого [217] . М. Н. Тихомиров полагал, что легенда о свадьбе князя Василия Владимировича Старицкого и княжны Марии Мезецкой была введена с целью очернить Грозного и его наследников [218] . Это показывает, что автор Пискаревского летописца не останавливался перед фальсификацией событий, если подобное искажение отвечало его целям.
216
Пискаревский летописец. С. 194.
217
Яковлева О. А. Пискаревский летописец. 178.
218
Тихомиров М. Н. Пискаревский летописец как источник о событиях XVI – начала XVII вв. С. 244.