Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство
Шрифт:
У генетистов письмо немыслимо без автора, но у Деррида письмо подразумевает также адресата, без которого существование письма тоже невозможно. Все тексты создаются не только кем-то, но и для кого-то. Изначальная направленность письма к другому является самим условием его существования, по мысли Деррида: «Если оно не есть разрыв самого себя по направлению к другому в признании бесконечной разлуки, если оно одно лишь смакование, наслаждение письма ради письма, удовольствие художника, то оно разрушает самое себя» [289] . Слово в трактовке Деррида всегда вторично по отношению к чтению, оно заимствовано у него: «В том скрываемом факте, что слово и письмо всегда заимствуются у чтения, заключается изначальная кража, древнейшее скрадывание, которое одновременно скрывает от меня и стягивает мою исходную силу. Причем скрывает и стягивает именно дух. Высказанное или записанное слово, буква, всегда украдено. Всегда украдено, потому что всегда открыто» [290] . Слово, записанное произведение принадлежат тому же историческому, культурному полю, что и чтение, чтобы существовать, оно должно быть прочитано. Представители генетической критики и Деррида показали, что не существует чистого процесса письма, имеющего цель только в себе самом и возникающем без авторской воли. Поэтому у любого произведения есть автор, вопрос заключается только в том, что понимать под этим.
289
Деррида Ж. Письмо и различие. М., 2000. С. 119.
290
Там
Надо заметить, что в отличие от западного литературоведения, отечественная источниковедческая традиция никогда не ставила под сомнение наличие у произведения автора, т.е. принадлежность сочинения определенному лицу, коллективу. А. С. Лаппо-Данилевский, исходя из своей трактовки исторического источника как реализованного продукта человеческой психики, понимал под этим человеческое творчество в самом широком смысле слова: «Последнее (произведение. – С. Х.) в сущности оказывается индивидуализирующим актом; но автор его часто остается безымянным; если продукт такого лица воспроизводится целою группой, творчество получает название массового» [291] . Для А. С. Лаппо-Данилевского авторство является одной из существенных характеристик источника, без которой последний не может быть полностью истолкован. Отечественное источниковедение и литературоведение, в отличие от западного, не создало теорий отрицания авторства. Влияние западных идей проявилось отчасти в период с конца 1960-х до середины 1980-х гг., когда резко уменьшился интерес к вопросу о связи между текстом и его реальным создателем [292] . Но уже в 90-х гг. прошлого века источниковедение и литературоведение вновь обратили внимание на проблему авторства, исследование авторского текста. В это время выходят работы Л. В. Столяровой [293] , коллективная монография «От Нестора до Фонвизина. Новые методы определения авторства» [294] , сборник «Автор и текст» [295] .
291
Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. 2. С. 376.
292
Автор и текст. СПб., 1996. Вып. 2. С. 7.
293
Там же.
294
Столярова Л. В. Древнерусские надписи XI–XIV вв. на пергамене. М., 1998. С. 135; Она же. Из истории книжной культуры русского средневекового города XI–XV вв. М., 1999. С. 14, 17.
295
Там же.
Все написанное выше нужно для того, чтобы представить, насколько сложным при ближайшем рассмотрении является понятие «авторство» даже применительно к современным произведениям, где представления об авторстве совпадают с нашими. Тем более сложной является функция «автор» в такой культуре, как средневековая. В Средневековье совсем по-другому понимали авторство, иначе смотрели на цели произведения.
1) Понимание авторства средневековой литературы
Представление об авторстве, ставшее привычным для нас, сложилось сравнительно недавно. «Фигура автора принадлежит Новому времени, по-видимому, она формировалась нашим обществом по мере того, как с окончанием средних веков это общество стало открывать для себя достоинство индивида, или, выражаясь более высоким слогом, „человеческой личности“», – писал Р. Барт [296] . У Р. Барта индивид и личность являются синонимами. Там, где автор не стремится передать свою индивидуальность, остается чисто символическая деятельность письма, для автора наступает смерть, остается рассказ ради самого рассказа, а не ради воздействия на действительность. Здесь действует не автор, а сам язык [297] .
296
Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. М., 1994. С. 385.
297
Там же. С. 385.
Как видно, для литературы Нового времени очень важно передать читателю субъективный, личностный взгляд автора. Совсем иначе обстояло дело в средневековой литературе. Д. С. Лихачев писал об авторстве древнерусских произведений: «Произведение Нового времени отражает собой личность автора в создаваемом им образе автора. Иное в искусстве средневековья. Оно стремится выразить коллективные чувства, коллективное отношение к изображаемому. Отсюда многое в нем зависит не от творца произведения, а от жанра, к которому это произведение принадлежит. Автор в гораздо меньшей степени, чем в Новое время, озабочен внесением своей индивидуальности в произведение» [298] . Древнерусская литература представляла собой продукт коллективного творчества составителей, редакторов, переписчиков. Особенно ярко коллективное начало выражено в летописях – одном из жанров средневековой литературы. Д. С. Лихачев писал, что «каждый летописец пользовался трудами своих предшественников, очень мало иногда изменяя их текст, но совершенно меняя композицию и идею произведения путем комбинирования предшествующих летописных произведений» [299] .
298
Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 69.
299
Там же. С. 65.
Слабость личностного начала в древнерусской литературе приводит к тому, что к ней неприменимо понятие индивидуального авторского стиля. В. В. Виноградов связывает проблему поиска авторского стиля с анализом и структурным воссозданием творческой личности автора. Но для средневековой литературы это сделать сложно, так как в ней «категория индивидуального стиля не выступает как фактор литературной дифференциации и оценки произведений словесного творчества почти до самого конца XVII в.» [300] .
300
Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. С. 45.
Отсутствие индивидуального авторского стиля приводит к тому, что в средневековой литературе сложно выделить автора из текста, а также атрибутировать текст определенному автору: «У нас есть тексты без авторов, авторы без текстов, произведения, которые имеют более чем одного автора, и произведения, принадлежащие единому автору» [301] . Хорст Венцель приводит латинский перевод слова «автор» в Средневековье. Это первоначальный творец, инициатор, поручитель, свидетель, пророк, учитель. Отсюда следует, что мы меньше всего можем представить автора как историческое лицо, которое можно исторически сконструировать из текста [302] . В средневековой литературе, как правило, не автор приводил текст, а текст приводил автора. Авторство не обязательно приписывалось тому, кто являлся автором в соответствии с современными представлениям. Поэтому Хорст Венцель пишет, что понятие авторства охватывало не только поэтов, писцов, редакторов, но и общественное распространение, литературную стилизацию и фиксацию в миниатюрах изображений, с которыми ассоциировалось производство текстов в Средние века [303] . Собственно письменный текст часто не имел здесь самостоятельного значения, а служил только пояснением к изображению. Создателями средневекового произведения был не только тот, кому принадлежал замысел сочинения, ими являлись и переписчики, и миниатюристы.
301
Wenzel H. Zur Ausdifferenzierung von Autorenfunction in mittelalterischen Miniaturen // Autor und Autorschaft im Mittelalter. Viemeyer, 1998. S. 4.
302
Ibid. S. 5.
303
Wenzel H. Zur Ausdifferenzierung von Autorenfunction in mittelalterischen Miniaturen. S. 4.
В Средневековье не видели существенной разницы между писателем и читателем. Средневековый кодекс чтения предоставлял читателю возможность писать на полях и усваивать текст посредством комментария [304] . Современная исследовательница Л. В. Столярова, изучающая рукописные книги XI–XIV вв., отметила читательские записи на полях. Но они не представляли собой какой -либо ценности в глазах средневекового человека, помещались в самых неудобных местах, нередко писались плохими чернилами. Все же труд писца кодекса вовсе не был анонимным: «Вопреки сложившейся в историографии точки зрения об анонимности труда древнерусских книжников, последние отнюдь не скрывали своего имени, однако стремились к составлению уничижительных самохарактеристик – дани авторской „скромности“ и проявлению величия богоугодного труда писца» [305] . Основное значение древнерусские книжники проявляли выходным записям, свидетельствующим о книгопроизводстве или о труде писца. Записки же, носящие в какой-то мере личный характер, – дневниковые, молитвенные, эмоциональные и собственно именные – выделялись в тексте гораздо меньше [306] . Для средневекового человека интерес представляло прежде всего имя писца кодекса, поэтому оно и не скрывалось. Анонимность большинства произведений с точки зрения современных представлений об авторстве связана с особенностями средневековой культуры. Здесь не знали авторского права, автора как творца сочинения. Строго говоря, существовала единственная книга, не подлежащая изменению, – Священное Писание. Все остальные авторы не творцы, а переписчики этого текста, поэтому никто из них не может претендовать на полную власть над произведением. Средневековая русская литература не составляла исключения, в ней тоже отсутствовало привычное нам представление об авторе. В. В. Виноградов писал о такой особенности древнерусских произведений: «Границы между писателем – создателем литературного произведения, компилятором – составителем, „сводчиком“, редактором, а иногда и переписчиком, в древнерусской литературе нередко являются очень зыбкими» [307] . Отсутствие в Средневековье современного нам представления об авторских правах приводит к тому, что древнерусский памятник постоянно заимствует из других произведений и сам, в свою очередь, служит материалом заимствования для них. В древнерусской литературе было постоянное стремление улучшать одно произведение за счет другого [308] . Средневековое произведение было открыто для любых изменений. К нему могут быть применены слова Р. Барта о многомерности письма, где «текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников» [309] .
304
Лебрав Ж.-Л. Гипертексты-Память-Письмо. С. 267.
305
Столярова Л. В. Древнерусские надписи XI–XIV вв. на пергамене. С. 135; Она же. Из истории книжной культуры русского средневекового города XI–XV вв. С. 14, 17.
306
Там же. С. 95, 96; Она же. Древнерусские надписи XI–XIV вв. на пергамене. С. 135, 77–78.
307
Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. С. 39.
308
Там же. С. 43.
309
Барт Р. Смерть автора. С. 388.
В Средневековье для произведения был важен не столько автор, сколько принадлежность к авторитетной традиции. Манфред Эйкельман пишет, что понятия «автор» и «авторитет» в Средние века почти исключали друг друга [310] . Отсюда две различные литературные практики: автор или сам удостоверял требования к художественности, правдивости и т.д. своих произведений, или автор создавал свои произведения в рамках традиционной литературной истории, в которой авторы, а также их произведения приобретали ранг компетентной профессиональной инстанции. Две литературные практики базировались на одинаковом понимании того, что авторы и их произведения были авторитетными [311] . С. С. Аверинцев замечает, что для архаического сознания имя автора есть знак авторитета [312] . У С. С. Аверинцева категория авторства, в отличие от категории авторитета, – неповторимость творческой инициативы и вызванные ею историко-литературные события. Там, где отсутствует «личность» в смысле индивидуальности, остается лишь некое присущее лицу и делегируемое им через имя достоинство, т.е. та же auctoritas (авторитетность) [313] . Если вспомнить высказывание Мишеля Фуко о том, что автор – это функция, которой общество наделяет те или иные произведения [314] , то в Средние века авторскими считались прежде всего авторитетные произведения.
310
Eikelmann M. Autoritat und ethischer Diskurs // Autor und Autorschaft im Mittelalter. Viemeyer, 1998. S. 73.
311
Аверинцев С. С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. М., 1994. С. 106.
312
Там же.
313
Там же.
314
Фуко М. Что такое автор // Воля к истине. М., 1996. С. 22.
В древнерусской литературе требования авторитетности предъявлялись к церковно-учительным сочинениям, которые очень редко функционировали без авторов. При этом автор далеко не всегда был реальным историческим лицом, очень часто имя, которым подписывалось произведение, являлось только псевдонимом. Здесь можно привести высказывание академика М. И. Сухомлинова о псевдонимах: «Вообще в древней словесности русской наиболее употребительными были три рода псевдонимов: оригинальные русские сочинения или получали собирательное название поучений святых отцов, от "святых книг" и т.п.; или, что чаще всего, приписывались Златоусту; или же на них выставлялось имя другого отца церкви: Василия Великого, Григория Богослова, Кирилла Философа и т.д.» [315] . Здесь имя ставилось не для выражения творческой индивидуальности писателя, а для придания тексту авторитетности, для удостоверения того, что автор воплощает в себе «лик истинного христианина» [316] .
315
Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. С. 47.
316
Там же. С. 52.