Письма (1832)
Шрифт:
(1) в подлиннике ошибочно: генерала Шарнгорота.
(2) край листка оторван
16. В. М. ДОСТОЕВСКОЙ
3 декабря 1837. Петербург
Милая сестра Варенька!
Поздравляем тебя с днем твоего рождения и ангела. Дай бог тебе всего лучшего. Каково-то ты проведешь этот день? Теперь, я думаю, ты уж очень мило играешь на фортепиано. Поцелуй за нас милую Сашурочку. Говорит ли она? Ходит ли она? Мы об этом еще ничего не знаем. Именинника Колечку расцелуй за меня. Любит ли он по-прежнему шепеленосков? Прощай.
Твои братья М. и Ф. Достоевские.
17. M. A. ДОСТОЕВСКОМУ
Конец декабря 1837 - начало января 1838. Петербург
<...> но я постараюся настоять на своем. Ах папенька! как горько иногда бывает быть посреди людей этих, не зная кому отнестися с своею просьбою, видя совершенную возможность поступить, и бог знает сколько дожидаться. Но будьте покойны! я уже пообтерся с этими людьми и сумею
М. и Ф. Достоевские.
Милую сестру Вареньку, Сашечку и братишку Николю целуем. Прощайте!
1838
18. M. A. ДОСТОЕВСКОМУ
4 февраля 1838. Петербург
С.-Петербург.
– 1838 года.
– Февраля 4-го дня.
Любезнейший папенька!
Наконец-то я поступил в Г<лавное> и<нженерное> училище, наконец-то я надел мундир и вступил совершенно на службу царскую. Насилу-то вылилась мне свободная минутка от классов, занятий, службы, драгоценная минута, в которую я могу с Вами побеседовать хоть письменно, любезнейший папенька. Сколько уже времени как не писал я к Вам, и слыша при свиданье последний раз с братом, что Вы уже пеняли на меня за это, я чрезвычайно желал поправить мой, хотя невольный, проступок. И в это самое время я вдруг получаю от Вас письмо; я не знал, с чем сравнить Вашу к нам любовь. (1) Вы, любезнейший папенька, не зная даже адресса, прислали мне письмо, а между тем я уже более месяца не писал решительно ни строчки; но это совершенно по причине того, что не имел ни одной минутки свободной. Вообразите, что с раннего утра до вечера мы в классах едва успеваем следить за лекциями. Вечером же мы не только не имеем свободного времени, но даже ни минутки, чтобы следить хорошенько на досуге днем слышанное в классах. Нас посылают на фрунтовое ученье, нам дают уроки фехтованья, танцев, пенья, в которых никто не смеет не участвовать. Наконец, ставят в караул, и в этом проходит всё время; но получив от Вас (2) письмо, я бросил всё и теперь спешу отвечать Вам, любезнейший папенька. Слава богу, я привыкаю понемногу к здешнему житью; о товарищах ничего не могу сказать хорошего. Начальники обо мне, надеюсь, очень хорошего мненья. У нас новый инспектор по классам. Ломновский (прежний инспектор) передал свое место барону Дальвицу; что-то будет, а прежний инспектор мною был доволен.
– Деньги я получил 50 р. Они теперь у брата. Сколько я должен благодарить Вас, папенька. Они мне действительно нужны, и я спешу обзавестись всем, что нужно. В воскресенье и в другие праздники я никуда не хожу; ибо за всякого кондуктора непременно должны расписаться родственники в том, что они его будут брать к себе.
– Итак, я покуда лишен сообщенья с братом, и, следственно, не мог читать последних Ваших писем. Только однажды мог я выпросить сходить к Костомарову и там узнал для нас столь приятную новость о поступлении брата в инженерные юнкера. Слава богу, что наконец-то исполнилось наше давнее, общее желанье, и наконец-то брат нашел себе совершенную дорогу. Теперь, надеемся, всё пойдет лучше. В письме своем ко мне Вы все-таки еще изъявляете сомнение насчет этого. Но это совершенно кончено, и верно как не надо более. Да и всегда можно бы было надеяться такого решенья, ежели бы не Костомаров, которому всегда хотелось затянуть это дело, попридержать брата долее срока, чтобы быть хотя отчасти правым насчет наших 300 р., которые он так низко оттягал от нас.
– Вам должно быть известно из последних писем брата насчет того, что он представлялся Геруа и Трусону - своим будущим генералам. Они приняли его отменно ласково, как уже поступившего в службу: следственно, это решенье несомненно и сомневаться нечего. Трусон обещал также брату стараться о нем при определенье в офицеры, и можно надеяться, что он сдержит свое обещанье. (3) Недавно я узнал, что уже после экзамена генерал постарался о принятии четырех новопоступающих на казенный счет кроме того кандидата, который был у Костомарова и перебил мою ваканцию. Какая подлость! Это меня совершенно поразило. Мы, которые бьемся из последнего рубля, должны платить, когда другие - дети богатых отцов - приняты безденежно. Бог с ними!
– Пишете Вы, папенька, не имею ли я в чем-нибудь нужды. Теперь покуда ни в чем. Белье и платье мое у брата. Жду не дождусь его совершенного поступления. Тогда, по крайней мере, всё ближе друг от друга. Прощайте, любезнейший папенька. С пожеланием Вам всех благ от бога.
Честь имею пребыть Ваш покорный и послушный сын
Ф. Достоевский.
Слышно, что брат прежде поступленья в Инженерный замок проживет недели с две в крепости.
Насчет нового постановленья, о котором Вы мне писали, нечего опасаться. О нем у нас не слыхать. Да оно не имеет и достаточного основанья, а просто пустой слух.
Поцелуйте за меня всех братцев и сестриц. Когда-то мы с ними увидимся. Андрюша нам до сих пор не написал ни полстрочки.
Вы пишете, чтобы я прислал к Вам адрес Шидловского, но он едет из Петербурга в Курск к родным на время. Вы, должно быть, встретитесь с ним в Москве, и он может отыскать Вас чрез Куманиных.
(1) далее было начато: Как можно
(2) далее было начато: только
(3) было: слово
19. M. A. ДОСТОЕВСКОМУ
5 июня 1838. Петербург
С.-Петербург. Июня 5 дня 1838 г.
Любезнейший папенька!
Боже мой, как давно не писал я к Вам, как давно я не вкушал этих минут истинного сердечного блаженства, истинного, чистого, возвышенного... блаженства, которое ощущают только те, которым есть с кем разделить часы восторга и бедствий; которым есть кому поверить всё, что совершается в душе их. О как жадно теперь я упиваюсь этим блаженством. Спешу Вам открыть причины моего долгого молчанья.
После братнина письма, где я сделал коротенькую приписочку, поздравив Вас с светлыми днями праздника, я долго не мог взяться ни за что постороннее. У нас начались тотчас третные экзамены, которые продолжались по крайней мере месяц. Надобно было работать день и ночь; особенно чертежи доконали нас. У нас 4 предмета рисований: 1) рисованье фортификационное, 2) ситуационное, 3) архитектурное, 4) с натуры. Я плохо рисую, как Вам известно. Только в фортификационном черченье я довольно хорош, что ж делать с этим? и это мне много повредило. Во-первых, тем, что я стал средним в классе, тогда как я мог быть первым. Вообразите, что у меня почти из всех умственных предметов полные баллы, так что у меня 5 баллов больше 1-го ученика из всех предметов, кроме рисованья. А на рисованье смотрят более математики. Это меня очень огорчает. Вторая причина моего долгого молчанья есть фрунтовая служба. Вообразите себе. Пять смотров великого князя и царя измучили нас. Мы были на разводах, в манежах вместе с гвардиею маршировали церемониальным маршем, делали эволюции и перед всяким смотром нас мучили в роте на ученье, на котором мы приготовлялись заранее. Все эти смотры предшествовали огромному, пышному, блестящему майскому параду, где присутствовала вся фамилия царская и находилось 140000 войска. Этот день нас совершенно измучил.
– В будущих месяцах мы выступаем в лагери. Я по моему росту попал в роту застрельщиков, которым теперь двойное ученье баталионное и застрельщиков. Что делать, не успеваем приготавливаться к классам. Вот это причины моего долгого молчанья.
Теперь поговорим о другом. Да! Кто бы думал и полагал, что брат будет откомандирован. Но что же делать! Так угодно богу.
– А что от его воли, то не переменится никакою силою. Судьба обыкновенно играет миром как игрушкою. Она раздает роли человечеству... но она слепа. Но бог покажет путь, по которому можно выйти из всякого рода несчастья. А брат еще не несчастлив. Конечно, видеть горесть такого отца, как Вы, горько, больно нам. Об этом мы скорбим душою. Но успокойтесь, любезнейший папенька, это место и служба брата имеет и свои выгоды. Для инженерной службы главное практика. Он ее имеет теперь. А учиться может всегда и везде. Может быть, бог устроивает всё к лучшему. Я недавно получил письмо от брата, - и по его описаньям я полагаю его жизнь завидною. Впрочем, Вам должно быть известно это из его письма к Вам. Ибо наверно он не заставил ждать себя.
Теперь, должно быть, Вы развлекаете свое одиночество сельскими занятиями и работами. Да! Каков-то будет нынешний год и чем-то нас господь порадует. О дай нам бог счастья.
Я всё еще продолжаю посещать Меркуровых. Это люди, достойные дружбы и почтенья. Они принимают меня как родного. Дай бог счастья всякому доброжелателю нашему!
Теперешние мои обстоятельства денежные немного плохи. Поездка в Ревель стоила довольно много брату! Но еще я из Ваших присланных денег истратил довольное количество на казенные надобности. Ибо к майскому параду требовались многие поправки и пополненья в мундирах и амуниции. Решительно все мои новые товарищи запаслись собственными киверами; а мой казенный мог бы броситься в глаза царю. Я вынужден был купить новый, а он стоил 25 рублей. На остальные деньги я поправил инструменты и купил кистей и краски. Всё надобности! К лагерям же наступит ужаснейшая необходимость, ибо там без денег беда. Если можно, папенька, пришлите мне хоть что-нибудь. Письмо присылайте прямо в Главное инженерное училище. Ибо не знаю, как Вам сказать, куда адресовать в квартиру Меркуровых. Они съехали с прежней, а я позабыл имя теперешнего хозяина их. Около 12 июня мы выступаем в лагери.
Прощайте, любезнейший папенька. Поцелуйте всех моих братьев и сестриц. С истинным почтеньем и сыновней преданност<ью> остаюсь
Ф. Достоевский.
20. M. M. ДОСТОЕВСКОМУ
9 августа 1838. Петербург
С.-Петербург. Августа 9-го дня. 1838 года.
Брат!
Как удивило меня письмо твое, любезный брат: неужели же ты не получил от меня ни полстрочки; я тебе со времени отъезда твоего переслал 3 письма: 1-е вскоре после твоего отъезда; на 2-е не отвечал, потому что не было ни копейки денег (я не брал у Меркуровых). Это продолжалось до 20 июля, когда я получил от папеньки 40 р.; и наконец, недавно 3-е. Следовательно, ты не можешь похвалиться, что не забывал меня и писал чаще. Следовательно, и я был всегда верен своему слову. Правда, я ленив, очень ленив. Но что же делать, когда мне осталось одно в мире: делать беспрерывный кейф! Не знаю, стихнут ли когда мои грустные идеи? Одно только состоянье и дано в удел человеку: атмосфера души его состоит из слиянья неба с землею; какое же противузаконное дитя человек; закон духовной природы нарушен... Мне кажется, что мир наш - чистилище духов небесных, отуманенных грешною мыслию. (1) Мне кажется, мир принял значенье отрицательное и из высокой, изящной духовности вышла сатира. Попадись в эту картину лицо, не разделяющее ни эффекта, ни мысли с целым, словом, совсем постороннее лицо... что ж выйдет? Картина испорчена и существовать не может!