Письма из неволи
Шрифт:
Благо любви, живое свидетельство о ее действенной и неподклонной пространству и времени силе - это одно из самых драгоценных сокровищ в жизни. Из двух монахов, возвращающихся из города, я всегда был похож на того, кто хочет затопить тьму свою не в потоке слез, а в потоке радости. И в ночной песне Заратустры [10], помнишь ее, - для меня всегда самым дорогим были последние слова о том, что радость глубже скорби. И кажется мне теперь, что душа на одиноком и многоскорбном пути учится различать и впитывать в себя волны радости, струящиеся от каждой вещи, - от побелевшей от первого снега земли, от прозвучавшей по радио Бетховенской Фантазии, от улыбающегося лица ворочающего со мной "баланы" китайчонка и больше всего от слов молитвы, от Сладкого Имени и вместе от любящих и любимых взоров, незримо сияющих через марево печали...
Бог укрепляет меня не восторгами чрезвычайных посещений - удел избранников, - а тихим светом, излучающимся через неожиданно утончившуюся и ставшую прозрачной оболочку всего окружающего, и ангелы, которых Он посылает мне на пути, - я слышу веяние их крыльев - это ангелы простых вещей и так называемых "обыкновенных мгновений". И как будто указанием всего жизненного пути стали ежедневно повторяемые слова акафиста - "Весь бе в нижних и вышних никакоже отступи Неисчетный!"...
Своеобразно теперь разделяется время. В двенадцать часов ночи, по морозцу выхожу из барака, иду туда, к своему подземелью и, каждый раз отвозя свою тачку на дорогу, любуюсь несколько мгновений северным небом, тихими звездными огоньками, темнеющим в оснеженных берегах Выгом... Молюсь... В начале седьмого обычно возвращаюсь с работы и сейчас же спать. Сплю очень крепко до 9-ти, потом завтракаю, с 10 до половины второго опять работа, около 2-х в бараке, часов до 3 1/2 занят приготовлением и истреблением обеда, потом опять сплю, читаю, иногда отдыхаю, лежа слушаю звучащие мелодии. Сплю мало, но очень крепко и потому достаточно.
16.11.1935 Надвойцы
У нас некоторая новость. В кодексе существовала ст. 401. Она говорит, что отбывший половину срока может быть освобожден досрочно. Статья эта, до сего времени широко применявшаяся в домах заключения, в лагерях не была в ходу. Теперь получено распоряжение о широком ее применении к з/к в лагерях без различия статей и сроков. И нам, отбывшим половину срока, предложено подать заявление, которое должно быть рассмотрено местной комиссией, а потом направлено на утверждение Медвежьей горы... И я в числе очень многих подал заявление, хотя об успехе думать не приходится...
4.12.1935 Надвойцы
...Когда я думаю о воле, жизнь представляется именно так: маленькая комната, где-то в заброшенном тихом уголке. Закрыть все входы от внешнего мира, оставив только одно окно, через которое струится золотая лазурь. Из внешнего, как необходимость, оставить только труд для насущного хлеба, лучше полуфизический, какое-нибудь место сторожа... Поставить у своей иконы аналой, развернуть на нем книгу и переходить по церковным кругам от слова к слову, от видения к видению, от памяти к памяти, от света к Свету. Из всех воспоминаний моей богатой впечатлениями жизни самым сладким является детское воспоминание о часах молитвы в храме. Прежде всего о часах литургии. И вот теперь, после всего пережитого вернуться к этим воспоминаниям, повечерелым, может быть, уже освобожденным от гнетущего зноя страстей сердцем погрузиться в море церковной красоты, упиться ею - вот еще неутолимое желание моей жизни...
Я знаю, что отсутствие храма - это громадное лишение, это настоящее большое горе, но все же и вне храма остается столько неиссякаемых манящих возможностей... Может быть это настоящий "идиотизм", но так у меня, и я не могу не быть искренним. Вот здесь я читаю очень много, иногда слушаю музыку Бетховена, Моцарта, Чайковского, Бородина, но все это только суррогаты, и кажется мне, если бы был на воле, минутки у меня не было бы свободной, так жадно я старался бы каждое мгновение отдать вожделенной красоте. Служение красоте есть для меня - служение Воскресению. Маленькие заботы жизни приготовление дров, пищи, уборка и прочее - все это не нарушает мира, но может быть радостным.
Конечно, труд есть труд, и не утомлять он не может. Но во всяком случае это не то, что прошлогодние десять кубометров, о которых вспоминаю с жутью. Да и главное, у нас совсем еще тепло, необычно и безветренно. Начало зимы прекрасное.
В нравственном отношении работа - отдых и успокоение. Тяжело другое, постоянная нелепость барачной жизни - шум, ругань, неперестающее оскорбление тайны материнства, извержение целого потока испражнений, заражающих воздух, которым дышу уже шестой год. Вот тягота...
Сегодня утром видел северное сияние. Оно не так ярко, как в Соловках, но все же прекрасно.
18.12.1935 Надвойцы
С праздником Рождества Христова. Еще один год, еще один праздник...
У меня все по-прежнему. Только вот на свое заявление я поучил ответ отказ из первой местной инстанции. Однако, мне разъяснили, что это временно, что через месяц я могу подать заявление опять с надеждой на успех, что отказ вызван не личным отношением ко мне - характеристики на этот раз дали вполне хорошие - а общими соображениями относительно людей такого типа, как я. Проще: так хочет Тот, Кто ведет нас... Так нужно... Иллюзий строить не надо.
Прислали мне полушубок. У нас очень тепло, 2-3°. Читаю Гоголя.
1936 год
5.1.1936 Надвойцы
...подлинный смысл жизни совсем не во внешних проявлениях, не ими определяется, не в них находит свое выражение.
15.3.1936 Надвойцы
...день "Похвалы". Уже к Пасхе, "Христос Воскресе"... Вдруг вспыхнут и трепещут слабые, потом побеждающие мрак светы - Залог Вечного Дня, нерасторжимые встречи с Любимым. Если бы не было этих светов - ночь была бы в душе. Но они есть, и путь жизни озарен ими.
26.5.1936 Надвойцы
У меня есть новость, неожиданно я снят с общих работ и назначен экономистом-статастиком в производственно-техническую часть колонии. Работы будет порядочно - целое море всякого рода цифр. Ну да как-нибудь не утону в них. Зато отойду от физического утомления... Я здоров... Погода неплохая...
И ночи были белы, белы, белы...
Жизнь стала сном, и явью стали сны.
Заря неувядающей весны
Дня незакатного очам прордела.
Немолчно Выг шумел. И сердце пело.