Письма из замка дракона 2/3

Борун Александр Феликсович

Очень рада получить от вас весточку, хоть она и невелика.

Зря вы так сравниваете: в тепанкальи кецалькўецпалина страшно, потому там все новости важные, а дома один-единственный божий пес, так и новостей нет. То есть сравнивать-то можно. Но я же по дому скучаю, так что мне и не страшные новости интересны.

Да и про Клода На-самом-деле-не-сент-эмбрэ я знаю только, что он у вас поселился, а вот какие неприятности успел причинить, не знаю.

По нашему договору должен был вести себя тише и ниже воды и травы, но, во-первых, с ним уже все ясно насчет того, насколько он считает себя связанным своим словом, во-вторых, он может и нечаянно… ну, не знаю… впереться на кухню и распугать маминых подруг, обсуждающих блюда готовящегося обеда и последние сплетни… или в кабинет, когда там у папы важный клиент, которому не понравится уже то, что кто-то может нарушить конфиденциальность торговых переговоров, тем более – когда это какая-то странная для дома негоцианта личность. Вряд ли у Клода хватит ума изобразить простого монаха, приглашенного, как водится, к обеду, чтобы сделать угодное Богу и Церкви дело, заработав чуть-чуть больше возможности попасть в рай и не прослыть в городе плохим христианином. Он хвастлив и неумен, и даже в своих собственных интересах не способен, боюсь, держать язык за зубами и удержаться от намеков, какой он важный человек. Ибо зачем власть, если ей нельзя пользоваться? А основная польза от большой власти та, что ее признают те, у кого ее меньше.

Есть коварные люди, для которых все наоборот: им доставляет удовольствие скрытно повелевать другими так, чтобы те ни о чем не догадывались. И таких должно быть довольно в инквизиции – с ее-то стремлением сохранить все в тайне! И то, что нужно на самом деле утаивать, и то, что незачем; и то, что можно, и то, что нипочем не удастся. Но это стремление инквизиции в целом, и стремление большинства из них, но все-таки не все инквизиторы считают его для себя обязательным. Как будто у тщеславных оно противоречит их пониманию власти, вернее, не пониманию, а ощущению, не думаю, что они что-то такое понимают. А если кто и понимает, то не Клод.

Противоречие получается не так уж часто, ведь те, перед кем они могут быть откровенными, и показывают свою власть такой, какой ощущают – как власть над жизнью и смертью людей, власть причинить им мучения – эти люди уже никому не расскажут. А прочим хватает их тайной власти и догадок окружающих.

Но в моем редком случае противоречие получилось. Я должна была увидеть их такими, каковы они есть, иначе не испугалась бы их больше, чем дракона, и не отправилась бы в уготованную мне ими миссию. То есть это они так думали. На самом деле, подозреваю, что отправилась бы, но это у меня характер такой, авантюрный. А они этого не поняли. Хотя наверняка обо мне разузнавали, как я справлялась с некоторыми делами. Отсюда, хотя и не только отсюда, я заключила, что Клод не шибко умен.

Как бы то ни было, они решили меня напугать. Но далее им надо было меня выпустить из рук, о чем они заранее знали. Так что на месте Клода я, если уж ошиблась бы и решила запугивать, ограничилась бы запугиванием с помощью намеков.

Может, Клод и думал, что использует только намеки, но тогда он совсем сумасшедший.

Если же это были не намеки, а откровенное запугивание, вернее, запугивание с помощью откровенного показа себя таким, каков он есть, то оно-то и противоречило сохранению тайны. Следственно, главная тайна не в том, откуда инквизиция выуживает свои сведения о каждом, попавшем под подозрение или, вернее, о каждом, намеченном для охоты (принимая во внимание, что одно не обязательно связано с другим). Главная тайна в том, насколько им приходится отступать от своей человеческой сущности, чтобы добиваться своих целей.

Адам, пусть он и пал под влиянием дьявола, все же был создан по Образу и Подобию Божьему, и следы этого дьяволу никогда не удастся полностью замазать грязью греха. Но над душами инквизиторов он постарался так, что не в наших силах, а только в Божиих, прозреть эти следы. Из-за того, что инквизиция дает дьяволу для этого замазывания очень толстую и грязную кисть. Как бы ни были благородны и возвышенны цели инквизиции с самого начала, полученная ею для их выполнения власть – это и есть та кисть, которой водит дьявол. С грязью вместо краски, а то и чем-то похуже простой грязи. Если под грязью понимать клевету и ложь, а там ведь и кровь. И что бы они ни твердили сами себе в свое оправдание, они чувствуют в том, что у них там вместо души, или, наверное, все-таки тем, что у них остается от души (ведь, наверное, душу нельзя убить совсем, пока не наступит Страшный суд), как все обстоит с их душой на самом деле, и именно потому стремятся к тайне.

Может быть даже, они отправляют на костер ведьм и еретиков не в наказание – ведь они делают это и при признании и раскаянии – а для сохранения тайны. Останься их жертвы в живых, могли бы всем рассказать, что их мучители либо сумасшедшие, либо злодеи, каких свет не видывал, а только лишь тьма их подвалов… Ну ладно, я увлеклась осуждением, а это вредно. Черт с ними.

Я хотела сказать, что при всеобщем стремлении инквизиторов к тайне, кое-кого из них, кто поглупее, так и тянет нарушить ее для удовольствия, которое дает открытое пользование властью. Если бы я позволила себе еще немного покрасоваться изящными догадками, могла бы сказать, что именно ощущение того, что ради этой власти – или из-за нее – они погубили свою душу почти наверняка (почти – вот почему: Христос может простить, при раскаянии, любого злодея), особенно сильно подталкивает их к тому, чтобы ею пользоваться вовсю. Ибо иначе получится, что они погубили душу напрасно. В том и хитрость дьявола, чтобы человек отдал душу за то, что при получении оказывается ни к чему не годной вещью, как, говорят, золото, полученное ведьмой от дьявола в уплату за причиненный людям вред, превращается в мусор. Другой вид той же хитрости – вещь-то хороша, но ею почему-то нельзя пользоваться в свое удовольствие. Такова тайная власть. Более умные довольствуются ею и убеждают себя, что это даже лучше. Менее умные, каков и Клод, убедить себя не могут и мучаются.

Ну, или мне просто хочется так думать.

Но, мучается он или нет, он, видать, считает, что, пока я здесь, я ничего не расскажу тем, до кого ему есть дело, а позже, надеюсь, рассчитывает просто заплатить, чтобы молчала – ведь у Тенкутли так много золота, что эта плата будет незаметна для кошелька Клода… хотя опасаюсь, что и в этом случае жадность будет толкать его на то, чтобы упечь меня в темницу до скончания века или передать светским властям, подтвердив фальшивые выводы инквизиционного суда. Иначе – с чего бы он не передавал вам мои письма.

По всему по этому я догадываюсь, что Клод – неприятный жилец. Он обещал мне не вредить вам, но откуда я узнаю, если он не выполняет этого обещания? Если бы он был поумнее, мог бы догадаться, что об этом может рассказать письмоносец. А от этого один шаг до мысли, что он может и тайное письмо передать. Причем он ничего не может сделать письмоносцу – кто будет носить письма? Но, если б он был такой сообразительный, надобность в этой тайной переписке отпала бы. Значит, он не такой сообразительный.

Вот еще пример. Вы пишете, «хорошие отношения тех, кто рядом, никогда не мешают» и «вряд ли будет недоволен, а то и хвалить станет». Это было бы правдой, если бы у него был ум. Но он ругает не за то, за что надо бы. Причем только ругает, никогда не похвалит.

А раз он таков, то я за вас опасаюсь. Напишите мне пожалуйста, насколько плохо он себя ведет. Компромат на него мне и впрямь не нужен, ведь я не имею доступа к людям, которых такой компромат мог бы заинтересовать, а так интересно, конечно. И тревожно. Неужели он не просто вам досаждает в нарушение договора, а причинил очень много зла? Ведь не считать же предосудительным в чьих-то глазах то, что он много пьет?

Но и о чем-нибудь хорошем или просто обычном, что происходит дома, тоже напишите.

Стал ли заметно ближе к тому, чтобы в него вселиться, новый дом, который папенька строит на втором месте от площади? Я все не осмеливалась спросить, правда ли стоило сносить тот, что стоял там раньше? Может, хватило бы небольшой перестройки? Он ведь был довольно большой? Неужели правда, что дядя бывшего бургомистра не умер своей смертью, а был убит грабителями, и его уйлитталони бродил по старому дому, обещая показать, где теокўитлапиальи, тому, кто найдет этих грабителей и отомстит за него? А если и так, может, стоило сперва с ним поговорить? Я бы взялась за это дело, но вы мне не сказали, а слухи о призраке и кладе дошли до меня, когда дом был уже сломан. Я ведь не так часто бываю дома. И не очень подолгу. Между прочим, если дух привязан к месту, а не к дому и мебели, он появится и в новом доме… Вот я к тому времени разберусь с кецалькўецпалином, и привидение будет мне на один клык. Шутка.