Письма к Луцию. Об оружии и эросе
Шрифт:
Все это в какой-то степени объясняет знаменитую капуанскую заносчивость [50] , которая бывает резка, как здешние ароматизированные вина. Впрочем, я предпочитаю фунданское и глубокую мягкость сурового Лация [51] .
Как ни странно, благодаря все той же восторженно-завистливой молве, даже ателлана [52] кажется здесь изысканной. Местные уроженцы, непонятно почему, кичатся особой чистотой своего оскского языка, который я все равно воспринимаю только как грубое наречие нашего, латинского, и понимаю хуже греческих диалектов (на этих последних можно, по крайней мере, читать хорошую поэзию [53] ). Однако в целом здешняя ателлана не так уж отличается от той, которую можно видеть в Риме. Третьего дня в качестве exodium [54] играли «Тяжбу жизни со смертью» [55] — произведеньице совершенно никудышнее даже после трагедий Акция, которые этот exodium так сказать «венчал». Капуанцы просто упиваются звуками оскского языка, который они уже и сами не особенно хорошо понимают. Во всяком случае, мне почти благоговейно сообщили, что Паппа [56] они называют Каснаром [57] , и ужасно гордятся этим. Тем не менее, даже ателлана здесь изысканна.
50
Высокомерие (superbia) и
51
«Суровым» (ferox) Лаций обычно называли в эпоху Империи главным образом по причине военной мощи Рима, но не только. Ср. в этой связи «гиблая и бесплодная» о земле Лация в сравнении с землей Кампании (Тит Ливий. VII, 38, 7).
52
Ателлана — народная импровизированная комедия фарса, получившая свое название от города Ателла (между Капуей и Неаполем). В силу традиции ателлана исполнялась на оскском языке (см. Страбон. V, 3, 6), по причине чего ее представления известны как ludi Osci, ludi Atellani, fabulae Atellanae.
53
Например, в силу традиции хоровые партии греческой трагедии написаны на дорийском диалекте. На том же дорийском диалекте написаны произведения Пиндара и буколическая поэзия, на эолийском — значительная часть лирической поэзии. Полидиалектным был язык греческого эпоса (в особенности гомеровского).
54
Exodium (доcл. «исход») в римском театре играли после постановки трагедийной трилогии (своего рода аналог греческой сатировской драмы).
55
«Mortis et vitae iudicium» — по всей вероятности, произведение Новия. В более ранней римской литературе под таким названием известна сатира Энния. По-видимому, речь идет о популярном в эллинистической и римской литературе диалоге персонификаций, восходящем к образцам Классической Греции (напр., Правда и Кривда в «Тучах» Аристофана).
56
Папп (Pappus) — одна из четырех основных масок ателланы, тип «глупого старика».
57
Ср. Варрон. О латинском языке. VII, 29.
Несмотря на очевидную глупость кампанского высокомерия, Капуя — город воистину величественный. Улицы Капуи прочерчены, как плавный, внимательный полет сокола в небе и его смертоносное падение на землю. И наши, и греки зачастую выводят название города от наших слов caput или campus [58] но, в действительности, оно происходит от этрусского capys, что и значит сокол, поскольку Капую основали этруски. Говорят также, что именно поэтому Капуя называлась когда-то в переводе на наш язык Вултурном [59] , как и ближняя река. (Ныне Вултурном называется небольшой поселок неподалеку от впадения этой реки в Нижнее море [60] .) Впрочем, наше слово caput по смыслу очень подходит этому городу, расположенному в самом центре Италии [61] и достойному быть его главой [62] . Примечательно также, что этрусское capys напоминает о птицегадании, без которого вряд ли когда обходилось основание города. Наше предание об основании Рима запутано: чтобы распутать его, обычно говорят, что первым увидел соколов Рем, но Ромулу явилось большее число птиц [63] . Потому-то и облик и вся история Рима запутаны, полны несуразностей, противоречий и распрей, а в Капуе все предельно ясно и четко, как полет сокола и его безошибочно рассчитанное падение.
58
Соответственно «голова» и «равнина». Ср. Страбон, 4, 3 со ссылкой на Полибия.
59
Vultur (лат.) — сокол.
60
Нижнее море — Тирренское море (в противоположность Верхнему морю — Адриатическому).
61
В античности в понятие «Италия» не входила нынешняя Северная Италия, т. е. античная Цизальпийская Галлия.
62
Ср., напр., высказывание современника описываемых событий Цицерона: «Капуя… которая в наши времена — второй Рим (altera Roma)» («Филиппики», XII, 3,7) и традиционный взгляд на Капую: «город величайший и роскошнейший» (urbs maxima opulentissimaque: Тит Ливий VII, 31, 6).
63
Тит Ливий. I, 7: «Рему, как передают, первому явилось знаменье — шесть соколов, — и о знамении уже возвестили, когда Ромулу предстало двойное против этого число птиц. Каждого из братьев толпа приверженцев провозгласила царем: одни придавали больше значение первенству, другие — числу птиц».
Капуанские улицы до сих пор вытянуты совершенно строго, как ряды копий, изготовившихся к бою. Арена [64] и театр словно уравновешивают город и своими строениями и своими страстями [65] . Капую считают родиной гладиаторских боев, но не следует забывать, что именно в этих краях родилась ателлана: эти два зрелища — словно крылья сокола, уравновешивающие и направляющие его полет.
И те же соколиные крылья замерли на шлемах гладиаторов древнейшего вида, ведущего свое происхождение от бустуариев [66] : здесь до сих пор можно видеть старинный поединок Меркуриев, который завершается тем, что труп побежденного уволакивает, предварительно разбив ему череп молотом, отвратный до содрогания этрусский Харон [67] .
64
Arena, т. е. знаменитый Капуанский амфитеатр, самый известный на территории Италии после Колизея после реконструкции конца I — начала II века н. э. В описываемые времена на его месте находился амфитеатр, построенный в эпоху Гракхов или чуть позднее.
65
Арена находилась у восточной окраины Капуи, театр — у западной.
66
Бустуарии (bustuarii от bustum «место сожжения; место погребения») — гладиаторы, сражавшиеся на похоронах, древнейший вид гладиаторов. В Риме впервые — в 264 году до н. э. на Forum Boarium («Бычьем рынке») на похоронах Луция Брута Перы.
67
Точнее Харун — этрусский демон смерти, имя (и частично функции) которого схоже с греческим Хароном.
Третьего дня я смотрел «Подложного Юпитера» — еще более грубую и смехотворную потеху над Иксионом, чем «Амфитрион» Плавта [68] . Как и у Плавта, два Меркурия очень забавно пререкались друг с другом, а затем подрались. Не знаю, было ли это сделано умышленно или же здесь имело место совпадение, но драка потешных Меркуриев очень напоминала смертельный поединок бустуариев. Зрители заметили это и смеялись, тогда как кровавый поединок Меркуриев-гладиаторов всерьез вызывает чисто кровожадный восторг без смеха.
68
«Iuppiter suppositus» (ср. ателлану Помпония «Agamemno suppositus» «Подложный Агамемнон»). Иксион пожелал овладеть
Восторг, испытываемый от поединка, когда мы не ставим ни во что жизнь побежденного, находится, таким образом, где-то посредине между ужасом, содроганием смерти и самозабвенным смехом — потехой над страданием. Обычно мы над этим не задумываемся. Равно как не задумываемся, почему грозного проводника душ Меркурия, который единственный изо всех богов, обладателей сиятельного неба и бессмертия, не страшится мира вечного мрака и смерти, мы представляем себе обычно как изящного, даже привлекательного своим лукавством пройдоху. Вот кто воистину способен помнить о смерти средь веселого пира. Лукавствующий ради корысти, играющий ради спасения, играющий ради смерти, играющий ради игры как таковой, единственный из богов, пребывающий поочередно в мире бессмертных, в мире смертных и в мире смерти, шутник и обманщик, очаровательный, желанный и неутомимый любовник, единственный, кто прикасается к грозным тайнам мирозданья, изощренный убийца, владеющий вычурным щитом-зеркалом и мечом-серпом, наподобие фракийского, но совершенно сказочным. Гладиаторский бог.
Наблюдая игру здешних актеров (в особенности Меркуриев в «Подложном Юпитере») и бои кампанских бустуариев, я пришел вдруг к выводу, что гладиаторский шлем — в сущности, та же театральная маска, а гладиаторские бои (особенно древние) — те же театральные представления. Древние гладиаторы скрывали за маской свое лицо, и в то же время шлем как подлинная persona [69] придавал гладиаторам какие-то особые, застывшие раз и навсегда черты, которые словно оживают и обретают некий личностный характер благодаря движениям гладиатора. Или движениям и голосу актера: разве не то же наблюдаем мы в ателлане? Таким образом, и гладиаторы — все те же personate [70] .
69
Здесь: «театральная маска, персонаж». Ср. чуть ниже: «persona в изначальном смысле этого слова».
70
Personati — «люди в масках, ряженые», т. е. театральные актеры.
Я пытался установить, что такое странный головной убор (то ли шлем, то ли шляпа) Меркурия galea Mercuri, но установил только, что у греков по этому вопросу царит полнейшая путаница: его называют то , то , то опять-таки странным словом [71] . Потом в голову мне пришла вот какая мысль: путаница вызвана тем обстоятельством, что загадочный шлем (или шляпа?) делал Меркурия невидимым, а потому и неизвестным: отсюда всевозможные видоизменения «шлема» Меркурия на изображениях греческих художников и в описаниях греческих авторов. Я прекратил заниматься вопросом о «шлеме» Меркурия, но занятия эти, несомненно, пошли мне на пользу, обогатив мои познания. Кажется, я даже сделал ценное наблюдение: главная особенность galea Mercuri или Аида, делавшая обладателя его невидимым, состоит в сокрытии лица. Тот, кто надевал galea Mercuri, утрачивал собственное лицо и становился persona в изначальном смысле этого слова. Не обращал ли ты, Луций, внимания на то обстоятельство, что у нас, римлян, в отличие и от греков, и от варваров, шлемы обычно не закрывали лицо? Конечно же, и у греков, и у варваров тоже были шлемы, оставлявшие лицо открытым, но в целом никакой другой народ никогда не смотрел в лицо смерти так прямо, так открыто, как мы. Не потому ли мы закрывали лицо гладиаторам шлемами-масками наподобие театральных, чтобы дать им некую застывшую личину persona, лишив их тем самым собственного живого лица?
71
Обычно считается, что означает шляпу с широкими полями, — закругленную шапку (и другие виды одежды), а также шлем, — шлем. Однако в античных текстах (в том числе и у толкователей) неоднократно прослеживается смешение этих трех слов (напр., Схолии к Аристофану. Птицы. 1203: «Говорят, что называют на Пелопоннесе: Гермес носит на голове , который здесь назван , и пелопоннесцы говорят вместо »), «Странность» слова состоит в созвучии (?) с «собачий».
Может быть, когда мы прячем свое лицо, нам кажется, что противнику труднее поразить нас. Не потому, что защищено наше лицо, а потому, что защищены переживания, мысли и чувства, отображенные у нас на лице.
Вечером третьего дня Римских игр, после посещения театра я ужинал у Марка Бадия, влиятельного капуанца из старинного рода. Яства были великолепны, и вся обстановка была великолепна: otium Capianum не только сломил дух ганнибаловых воинов, но и оказался значительно устойчивее и долговечнее нашей старинной суровой доблести. Он продолжает господствовать, причем еще более властно, несмотря на все невзгоды, выпавшие на долю Капуи, и на жестокую кару с нашей стороны [72] . Думаю, что это хорошо. За минувшие почти полутораста лет этот знаменитый otium стал значительно богаче, утонченнее, настоялся, словно отменное старое вино.
72
После взятия римлянами Капуи по время Второй Пунической войны в 211 г. до н. э. См. Тит Ливий, XXXVI, 15–16.
Бадий — воплощение не менее знаменитого кампанского высокомерия и заносчивости, словно унаследованных им от предка времен Ганнибаловой войны, которым он так гордится [73] . Он оказался той чрезмерной долей розового аромата, которая портит местные вина. Фалернское, естественно, не в счет: Фалернская равнина — по нашу сторону Вултурна, она примыкает к Лацию и наша по крови [74] . А по эту, собственно кампанскую сторону Вултурна единственное удачное исключение — суррентское, но у суррентского другой существенный недостаток: его невозможно настоять, и оно очень скоро превращается в уксус [75] .
73
По всей вероятности, речь идет о Бадии, о котором сообщают Тит Ливий (XXV, 18) и Валерий Максим (V, 1, 3).
74
Ср. Тит Ливий. VIII, 11, 13 (о событиях 340 г. до н. э.): «У Лация и Кампании в наказание отняли часть земель. Земли… Фалерна, принадлежавшие ранее кампанцам, вплоть до реки Вултурна распределили между римскими плебеями».
75
Впоследствии суррентское вино научились настаивать. См. Страбон. V, 4,3.
На ужине присутствовала некая молодая женщина, которая слегка опьянила меня, как хорошее суррентское, словно нейтрализовав едкую заносчивость Бадия. Она была похожа на восхитительную своей светящейся естественностью белую розу с легким золотистым окаймлением лепестков. В памяти моей ее образ запечатлелся с именем Исмены, поскольку перед ужином мы были в театре и смотрели трагедии Акция [76] , в том числе «Антигону» — подражание софокловской. Представь себе, Луций, мне показалось, что в чем-то, весьма для меня существенном, Акций превзошел Софокла. Я имею в виду, конечно же, Исмену — нежный женский образ, изобретенный Софоклом [77] только ради того, чтобы еще более подчеркнуть силу и непоколебимость Антигоны. Может быть, Акций придал этому образу слишком много женского аромата, и поэтому его Антигона получилась несколько неказистой, соотношение образов — совсем другим, вся софокловская гармония оказалась нарушена, возводимое заново здание рухнуло, и трагедия в целом не удалась: Акций испортил ее, как обычно портят, ароматизируя, кампанские вина. Зато образ Исмены обрел исключительное очарование. Так на расписанной в целом неудачно вазе порой можно видеть фигуру исключительно выразительную. Впрочем, Акций вряд ли мог предполагать, что достигнет такого результата. А, может быть, виной тому была исключительно удачная игра девушки, изображавшей Исмену? Или обворожительная женщина на ужине у Бадия? Скорее всего.
76
Луций Акций (втор. пол. II — начало I века до н. э.) — выдающийся римский драматический поэт и грамматик.
77
В местных фиванских легендах под именем Исмена (производное от мужского Исмен — название реки, холма и селения) известна девушка (нимфа?), встречавшаяся с неким Периклименом (Феоклименом) и убитая Тидеем у источника по указанию Афины.