Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну.
Шрифт:
Плиния принято упрекать в тщеславии и хвастовстве. Упреки эти несправедливы. Плинию было, конечно, приятно, когда его хвалили, а затем эти похвалы были данью его дорогим studia. Не в этом, однако, главное. Он прекрасно разбирался в окружающем мире, видел, что надо делать и куда идти — достаточно вспомнить его искусное поведение в судебных делах и его умные хозяйственные меры, и в то же время ему не хватало той внутренней силы, которая велит человеку опираться на себя, стоять на своих ногах. Ему всегда нужен человек, к которому он мог бы прислониться. Префект эрария, он был весьма осведомлен в финансовых делах, но за Корнутом, своим коллегой, он следует, как за учителем (V.14.5); Кореллий Руф для него «учитель, направляющий его в жизни», и на его смерть он откликается: «боюсь, как бы я не стал жить небрежнее» (I.12.12), — это говорит не безусый юнец, а муж, мужчина, которому под сорок. Этот человек, такой деятельный, такой удачливый в своей деятельности, страдал болезненной неуверенностью в себе, и хвалебное признание его заслуг в какой-то мере успокаивало эту неуверенность.
Как человек он был очень хорош,
Интересны некоторые подробности в его отношении к природе. Он наслаждался уединением и тишиной, которыми она его дарила, когда ему удавалось выбраться из Рима; он любил широкие виды на море и горные склоны, но с удовольствием глядел из окна на свой «богатый деревенский огород» (II.17.15). Очень любил солнце. Италиец вообще строился так, чтобы в дом к нему попадало как можно больше солнца: оно главным образом его и обогревало. Плиний дорожил солнечным теплом — человек был, видимо, зябкий, но еще больше любил солнечный свет: его вилла в Лаврентинуме поставлена так, что нет комнаты, где солнце не было бы или утром, или днем, или к вечеру; есть и такие, где оно стоит круглый день, от восхода и до захода (II.17.8). Восприимчивый к разнице в солнечном освещении, он равнодушен к краскам: луга, усеянные цветами (prata gemmea), представляются ему одним пестрым пространством, из которого он не выделял отдельных цветов (V.6.11). Он с удовольствием нюхает левкои, но не обращает внимания на их окраску (II.17.17), как и на окраску роз (V.6.34). Единственный цвет, который он видит, это зеленый, причем без различия в оттенках. Он не заметил, с каким тонким вкусом его садовник соединил растения с различной окраской листвы: плющ с очень темными, густо зелеными глянцевитыми листьями, платаны с их нежной зеленью и «бледный букс» с беловатыми листьями (V.6.32). Звуки он воспринимал по-особому: слышит грохот бури на море, плеск фонтанов и журчание ручья, но глух к треску цикад и птичьему щебетанию; он любуется птицами у себя на фресках (V.6.22), но не видит их в парке. Мир животных у него беден; он говорит о varia venatio (разнообразной охоте) в горах (V.6.8), но три пойманных кабана (I.6.1) — вся его лесная фауна. Он упомянул стада коров и овец, пасущихся возле его усадьбы (II.17.3), но о животных, живших на скотном дворе этой усадьбы, нет ни слова. Он вообще равнодушен к животным: ездил верхом, но лошади своей не заметил. Он охотник, охоту любит, считает охотничью снасть обязательной статьей в инвентаре усадьбы (III.19.3), но не то что любимой собаки, а вообще собак нет.
Еще Варрон объявил целью сельского хозяйства не только utilitas (пользу), но и voluptas (наслаждение). У него хозяин наслаждается видом разумно распланированного сада; Плинию нужен парк с причудливыми аллеями, фонтанами и деревцами, задержанными в росте рукой садовника и подрезанными в виде разных букв и зверей. Между этим парком и бегством в studia есть несомненное родство: недоверие к реальному миру и желание хотя бы на время ускользнуть от него.
ПАНЕГИРИК ПЛИНИЯ ТРАЯНУ
«Панегирик» Плиния Младшего занимает особое место среди его произведений. Это благодарственная речь Плиния Траяну, произнесенная им в сенате 1 сентября 100 г. н. э. по поводу назначения его консулом сроком на два месяца. Ввиду того, что в этот период Римской империи консулы назначались императором и только для вида сохранялись некоторые элементы демократической избирательной техники, то, по понятиям того времени, долг вежливости и хорошего тона требовал от каждого, удостоившегося такой высокой чести, сказать несколько слов благодарности принцепсу. Положение Плиния было особое: близкие и дружественные его отношения с Нервой и Траяном налагали на него особые обязательства, и речь его из краткой и благодарственной превратилась в весьма пространную и хвалебную по адресу Траяна.
Название «Панегирик» было ей дано позже. Первоначально так обозначались выступления ораторов на всенародных празднествах перед народом, например хвалебная речь о заслугах Афин, написанная в 380 г. до н. э. оратором Исократом. Из некоторых писем Плиния, в которых он говорит о своем панегирике, именно из писем III, 13 и IV, 27, мы узнаем,
Таким образом, перед нами, в сущности говоря, не речь, а целый трактат, написанный с определенной целью, проводящий определенные идеи автора. В основном идея его сводится к тому, что с приходом к власти Траяна в 98 г. н. э. в римском государстве укрепился новый режим управления, представляющий собой резкий контраст с управлением Домициана и казавшийся запуганному императорским произволом римскому обществу просвещенным и либеральным. Через весь «Панегирик» проходит сравнение деспотического управления Домициана, оставившего мрачные воспоминания у современников, с правлением Траяна.
В течение неполных двух лет, от насильственной смерти Домициана до прихода к единоличной власти Траяна, императором был престарелый Нерва, выдвинувшийся из сенаторов. Он тоже принадлежал к друзьям Плиния, и автор Панегирика говорит о нем неизменно дружественно и почтительно. Особенно подчеркивается в «Панегирике» то, что Нерва и Траян, не будучи членами правившего ранее дома Флавиев, пришли к власти мирным путем. При этом, несомненно, как у самого автора, так и у его слушателей, сенаторов, людей почтенного возраста, воскресали в памяти события смутных 68 и 69 гг., когда после убийства Нерона за полтора года быстро сменили друг друга императоры Гальба, Отон, Вителлий, Веспасиан, выдвигавшиеся легионами и каждый раз занимавшие город, окровавленный жертвами междоусобиц. В период 96 и 98 гг. столица избежала кровопролития. Нерва, старик и к тому же человек не военный, не мог, однако, утвердить своего авторитета в войсках. Траян же был особенно популярен среди солдат, главным образом после удачного похода в Германию, после которого он получил титул Германика. Осенью 97 г. можно было опасаться кровавых столкновений в столице. Нерва был захвачен недовольными его управлением солдатами и взят под арест. К городу подходил во главе войска Траян. Но вооруженное столкновение было предотвращено тем обстоятельством, что Нерва усыновил Траяна и сделал его своим соправителем. В связи с этим и въезд Траяна в город Рим приобрел особый характер. Плиний высоко возносит обоих правителей за такое разрешение затруднительного политического положения, кое-чего не договаривает о жалком и беспомощном положении Нервы (см. гл. 8), приписывает больше всего заслуг Траяну.
Плиний неоднократно говорит о том, что он чуждается лести и хочет быть правдивым. Но речь его не производит на нас такого впечатления. Однако ее нельзя назвать и в полном смысле льстивой, как речи позднейших беспринципных панегиристов, прославлявших в своекорыстных целях ничтожные личности римских императоров II и III вв. н. э.
Плиний убежденно восхваляет императора, который и по его мнению, и по мнению современников Плиния, принадлежавших, как и он, к рабовладельческой верхушке, действительно осуществил ряд крупных реформ: суд его, по сравнению с вопиющим произволом Домициана, казался справедливым, доносчики были изгнаны, провинции нельзя было грабить безнаказанно. Несмотря на восторженный тон Плиния, его нигде нельзя упрекнуть в низкопоклонстве. Плиний говорит с императором, как гражданин — и, как ему самому это кажется, как гражданин старинной римской республики. Он неоднократно говорит, обращаясь к Траяну, что тот восстановил республиканские нравы и обычаи, главным образом в том, что вернул значение и почет римскому сенату. В этом вопросе Плиний несомненно заблуждался и проявил свою политическую недальновидность. Он не понимал, что условия как экономические, так и социальные настолько изменились за годы империи, что не может быть никакого возврата к прежним политическим формам и к прежнему политическому управлению в государстве. Но он обманывал в этом не других, а самого себя. Он говорит в своем Панегирике не столько о том, что было на самом деле, сколько о том, что считает правильным и чего желает. Наконец, нельзя забывать, что на самом деле речь Плиния была произнесена не в том виде, в каком мы ее знаем. Она была значительно короче и, несомненно, менее приукрашена. Все ее прикрасы явились после ее обработки для чтения в домашней обстановке.
С точки зрения исторической «Панегирик» представляет собой ценность как памятник, повествующий о весьма значительных современных ему событиях. Из него узнаем мы о военном мятеже в правление Нервы и временном аресте императора (гл. 6), о засухе и неурожае в Египте (гл. 30—31), о походах Траяна к Дунаю, о путешествии Домициана по Рейну вдоль границ империи (гл. 82), о ниспровержении народом статуй Домициана после его насильственной смерти в 96 г. (гл. 52), об оригинальной расправе, уже при Траяне, с прежними доносчиками времен Домициана, когда их всех посадили на корабль и отправили его без управления и предоставили воле морских волн и ветров (гл. 35). Кроме этого, узнаем еще о некоторых очень важных законах Траяна, касающихся воспитания детей (гл. 26), о содержании на государственный счет пяти тысяч граждан в качестве резерва на случай войны, причем, однако, нам известно, что подобного рода элементарные учреждения существовали и до Траяна (гл. 28), им же были лишь расширены. Говорит Плиний еще о льготах по налоговому обложению (гл. 37 и 41) и об отмене преследований за оскорбление величества (гл. 42). И еще в одном месте, именно в сообщении, что с восстановлением дисциплины в войске после некоторого периода ее упадка командиры опять стали чувствовать себя в безопасности, можно усмотреть свидетельство того, что это волнение в войсках было направлено против командиров и явилось ярким выражением классовой борьбы в Риме той эпохи.