Письма, полученные мной от Шрилы Прабхупады. Том 1
Шрифт:
Когда я впервые поднялся на борт, из меня хотели сделать артиллериста, но я сказал, что обладаю навыками журналистской работы. Я слышал, что на корабле был отдел общественной информации, и командиры согласились отправить меня туда. Писательство стало моей профессиональной обязанностью. Я начал выпускать газету на основе сообщений информационного агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл, которые мы получали через корабельный приемник. Мы также издавали журнал, в котором я печатал статьи и обзоры интеллектуальных книг, в основном – выходящих за пределы понимания большинства моряков. Я пытался писать так же, как мы с приятелями писали в колледже.
Мне не нравились грубые матросы из низших слоев общества. В своей
Служить во флоте – все равно что сидеть в тюрьме, и я буквально считал дни до своей демобилизации. Мои нью-йоркские братья по духу и друзья по литературе регулярно присылали мне письма. Они перебрались на Нижний Ист-Сайд и вели образ жизни, полный креативной свободы. Я никак не мог дождаться, когда покину военно-морской флот с его суровой жизнью и присоединюсь к приятелям.
Хотя я терпеть не мог флотскую жизнь, в ней было и нечто хорошее для меня. Она закалила меня и сделала более демократичным. Я увидел, что даже грубые матросы были людьми и что я не такой уж уникальный.
Общаясь с разными людьми, я чувствовал себя повзрослевшим. Поскольку мне пришлось терпеть свою морскую службу, я обрел способность сохранять стойкость и в трудных ситуациях. И все же я был недоволен, что вынужден отдать два года военно-морскому флоту. Служба не походила на серию романтических средиземноморских круизов. Подобно другим «краткосрочникам» (тем призывникам, которые не собирались становиться профессиональными моряками) я просто дожидался момента увольнения. Служба была безрадостным испытанием, но она разжигала во мне стремление отправиться в Нижний Ист-Сайд, где я надеялся обрети романтическую свободу. Через несколько месяцев после смерти президента Кеннеди я, честно отслужив свой срок, демобилизовался и, не заезжая к родителям на Статен-Айленд, отправился прямиком в Нижний Ист-Сайд.
К тому времени Нижний Ист-Сайд стал для меня и моих друзей самым мистическим местом в мире. Я воспринял свою новообретенную свободу от военной службы и родителей как заслуженное воздаяние. В нашем квартале жили пуэрториканцы, украинцы. Это были городские трущобы, приютившие подобных мне экспериментаторов: писателей, поэтов, художников. Наше окружение символизировало для нас свободу и бунт против примитивных ценностей среднего класса. Однако всё подгнивает. Я быстро утратил свое простодушие. Мы с друзьями продолжали мистический поиск истины, но – вслепую, на ощупь. В те наивные годы молодежь искала духовную истину, принимая ЛСД.
Вследствие несчастного случая я, с загипсованными ногами, в течение шести недель вынужден был соблюдать постельный режим. Я выписал из Общества веданты несколько книжек в мягкой обложке и стал читать книги по восточной философии: «Путь Дао», «Изречения Конфуция», «Бхагавад-гиту» и некоторые из Упанишад. Однажды мать, зайдя ко мне, сказала: «Ты ведь не веришь во все это, в действительности, правда?» Но «Бхагавад-гита» и Упанишады были для меня притягательными. Мне нравились некоторые истории из них и афоризмы об единстве Брахмана и атмы – внетелесного Я.
Шесть месяцев я жил в Нижнем Ист-Сайде на деньги, припасенные во время службы во флоте. Потом я устроился в службу социального обеспечения, где стал работать служащим, изучающим условия жизни неблагополучных семей и лиц, нуждающихся в материальной или моральной поддержке.
Социальная работа – это не прибыльный бизнес, а гуманитарная деятельность. Она предоставляла возможность оказывать людям помощь. По службе мне приходилось посещать получателей благотворительной помощи или претендентов на ее получение, выяснять, попадают ли они в категорию тех, кому такая помощь оказывается,
При этом я продолжал свои литературные занятия. Коммерческая литература и журналистика меня не интересовали. Я хотел быть художником слова. Писательство было для меня способом отыскания истины.
Один из моих пишущих приятелей сказал мне: «Знаешь, тебе надо писать что-то на продажу. Нельзя быть идеалистом». Но я писал всегда ради самого процесса творчества. Я старался исследовать чудо вдохновения: почему человеку хочется писать? Откуда исходит этот творческий порыв? Чем порождаются желание и способность словесного самовыражения? В чем смысл жизни? Грубо говоря, я с помощью писательства хотел найти способ жить духовно. Меня привлекали те авторы, которые пусть и не были религиозными, но писали ради высокого. Например, мне нравился Кафка. Хотя люди считают его агностиком, для него литературный труд был религией. Бог не открыл Себя ему, но и материальный успех его тоже не интересовал. В литературе Кафка пытался выразить истину. Я старался идти за писателями, которых интересовали такие духовные вещи как высшее предназначение человека. Я читал книги Достоевского и других авторов, писавших на подобные темы. В общем-то, с моей стороны это было духовным поиском. Сравнивая таких авторов с людьми, работающими ради материальных благ (и даже со священниками, которые не были настолько честными, как эти писатели), я воспринимал писателей как духовно мотивированных.
И все же, несмотря на мое старание найти истину в литературном труде, самочувствие мое ухудшалось, и ничто меня не радовало. Я пришел к вере в утверждение Ван Гога: «Страдание вечно». Чего еще можно ожидать в абсурдной Вселенной? Я чувствовал себя потерянным, но это же чувство было присуще и великим философам, художникам и композиторам. Понятно, что я не ожидал внезапного появления какого-то гуру, который спасет меня. Я был слишком циничным. Однако я постоянно читал разные переводы «Бхагавад-гиты» и Упанишад.
По воле судьбы, за неделю до того, как магазин подарков на Второй авеню 26 стал храмом Шрилы Прабхупады, я стоял у двери этого магазина, дожидаясь друга. В заднем кармане у меня лежала «Бхагавад-гита». Почему-то мы с приятелем условились встретиться на Второй авеню возле дома 26. Тогда я и понятия не имел, что там будет вскоре происходить.
Был июль 1966. Я часто ходил пешком по Второй авеню на работу и обратно. На углу Второй авеню и Хьюстон-стрит находился магазинчик ностальгических подарков. Над его дверью красовалась вывеска: «Бесценные дары». В магазине были выставлены спичечные коробки, украшенные кадрами из голливудских кинофильмов сороковых годов. Однажды, проходя мимо, я обратил внимание, что магазин опустел. Вывеска осталась, но внутри уже ничего не было. Маленький листок за стеклом извещал, что А. Ч. Бхактиведанта Свами по вечерам читает лекции по «Бхагавад-гите». Еще в витрине стояла картина, изображающая каких-то святых, танцующих с воздетыми руками. Объявление меня заинтересовало, поскольку я читал «Бхагавад-гиту».
Впервые я пришел на лекцию по «Гите» теплым летним вечером, в семь часов. Входная дверь и окна, выходящие во двор, были широко открыты. Кроме меня в комнате находилось еще человек десять. Некоторые были одеты в джинсы и рубашки типа гимнастерок. Мы оставили свои стоптанные кроссовки у двери и сели на пол. Большинство из нас жили в Нижнем Ист-Сайде; добраться до бывшего магазинчика нам не составляло большого труда. Комната была голой: ни картин, ни мебели. Даже стульев не было – только несколько простых соломенных циновок. В центре комнаты с потолка свисала единственная лампочка.