Письма полумертвого человека
Шрифт:
В мешке, вообразите, оказалось сорок тысяч золотыми империалами (сорокарублевая монета) и полуимпериалами: герой повести сосчитал их в лесу за Тверской заставой. Там же и закопал - заглушая изо всех сил угрызения совести отчаянным монологом, - поехал было в город - с полдороги вернулся за деньгами, подгоняемый отчаянной мыслью: ""Они не мои!" - повторял он, и ему представилось, как горько будет ему снова упасть в прежнее свое бедное состояние, ему, обладателю богатства бессчетного!"
А на постоялом дворе, где его обычный ночлег, уже идут рассказы о пропаже у богатого купца, и что полиция рыщет, и что кнут да Сибирь ожидают того, кто найдет да утаит. Жуткая
Ванюша, ясное дело, сознается во всем - и проводит остаток ночи в кутузке. И автор еще полагает нужным заступиться за него перед читателем: дескать, не судите строго - ведь раскаялся все-таки; тут же и тезис, что преступление искупается страданием (впоследствии Достоевский, кажется, попользовался этим текстом). Но это все беллетристические уловки: чтобы умилить неожиданным хэппи-эндом - исторгнуть, если удастся, слезу.
И вот наутро обер-полициймейстер вручает мешок с золотом законному владельцу - старому богатому купцу из Меняльного ряда (вроде как содержателю обменного пункта СКВ); тут же и наш совестливый извозчик под конвоем. " Вот ваш мешок, Григорий Васильевич!
– сказал обер-полициймейстер купцу... Считайте, все ли, но позвольте начать счет мне.
– Он развязал мешок, отсчитал пятьдесят полуимпериялов, отложил к стороне и, обратясъ к купцу, спросил: - Так ли?
– Нет, не так, ваше превосходительство, - отвечал купец, сам подошел к столу, отсчитал еще пятьдесят полуимпериялов, положил к отделенным уже пятидесяти и сказал: - Теперь так".
Вообще Николай Полевой слов не жалел. Следует еще и нотация ("ты чуть было не сделался плутом, но за то суди тебя Бог, а в глазах человека ты достоин награды за свою честность"), - и эпилог: сына, родившегося вскоре у Ивана и Груни, назвали Филаретом.
В 1855 году Николай Некрасов написал на этот же самый сюжет балладу "Извозчик" - совсем в другой тональности. Действие - в Петербурге, извозчик Ванюша - крепостной на оброке, влюблен в горничную - "кралечку лицом", она ставит условие: "Прежде выкупись на волю, Да потом хватай!", а в мешке пять тысяч, и богатый купец просто забыл его в санях - в точности как Ваш знакомый, - а извозчик не заметил: вернулся вечером на постоялый двор, улегся спать - вдруг его будят, ведут к саням, достают из них мешок, считают деньги...
""Цело все!" - сказал купчина. Парня подозвал: "Вот на чай тебе полтина! Благо ты не знал: Серебро-то не бумажки, Нет приметы, брат; Мне ходить бы без рубашки, Ты бы стал богат, - Да Господь-то справедливый Попугал шутя..." И ушел купец счастливый, Под мешком кряхтя... Над разиней поглумились И опять легли, А как утром пробудились И в сарай пришли..."
Удавился, одним словом, наш извозчик. Потому что не видать ему ни свободы, ни, стало быть, кралечки, - упустил свой шанс, - а в России вот уже два месяца новый царь, и дозволено заикаться обо всех этих ужасах.
Согласитесь: даже на таком скудном фоне (а можно прибрать и другие примеры) история про Вашего якобы-Семена, который отнюдь не повесился, выглядит тривиальной и вдобавок благополучной. Меня бесконечно радует, что уже бывают дирижеры и вообще интеллигентные люди, для которых утрата ноутбука - неприятность не из крупных. (Лично я, наверное, с ума бы сошел от горя.) И мне нравится думать,
Да, Семен неблаговиден - но это оттого, что симулирует дефлорацию совести. Скажи он сразу: барахло у меня, гоните штуку, - никого бы не разочаровал. Его (взвесив товар - деньги - товар) послали бы, и дело с концом. Это нормальный ход событий. А неизъяснимое благородство - нас, невольных последователей Николая Полевого, сбивает с толку, особенно с утра. Между тем это в каждой поликлинике на каждой стене черным по белому: от романтизма до гонореи - всего один шаг.
Простите мне докторальный тон. Со стороны наша переписка в этот момент выглядит, наверное, особенно странно. Как будто на дне морском обмениваются мыслями две ракушки; наблюдая, как пескарик напал на плотвичку и отколупнул чешуйку, один моллюск тревожно восклицает: "До чего этот мир жесток и низок!" А другой, насупившись, в ответ: "Утешимся тем, что видим его насквозь"... А над утлыми их домиками проносятся скаты и акулы, невообразимую мощь (не говоря уже - об аппетите) которых им не дано предугадать - да и к ним самим, чего доброго, подбирается неумолимое щупальце какого-нибудь осьминога (тьфу-тьфу-тьфу!)
На дворе-то у нас не Полевой, а самый натуральный Некрасов. Стоят дворцы, стоят отели и заводские корпуса (могу назвать вам адреса), и все это стоит исключительно потому, что прежде - совсем недавно - плохо лежало. Очень вероятно, что все эти нынешние меценаты и спонсоры начинали, как обсуждаемый нами Семен. Легко нам - людям без рубля и без ветрил - шпынять их усмешкой моралиста. От наших детей, а особенно - от внуков они тоже будут требовать поведения безукоризненного, но пока что им не до моральных исканий. Согласно новейшему Большому словарю мата, босиком на пенис не взбежишь.
Письмо XXV. Д. Ц. - С. Л.
22 мая 2002
Весна
Весна меня - по примеру моего (любимого) Пушкина - не веселит. Я потонул в ремонте. Стал крестиком на ткани и меткой на белье. Да тут и рассказывать не о чем: каждый несчастливый ремонт несчастлив по-своему, но эта индивидуальность, в отличие от всякой другой, скучна, притом скучна смертельно - иногда и вправду до смертной тоски.
И не рассказывал бы - но уязвило меня одно замечание... Ремонтирующийся другого такого же видит издалека, как упыри у гр. А. К. Толстого опознавали друг друга по характерному причмокиванию, - и вот в одной компании пустился я с собратьями по индивидуальному несчастью в обсуждение наших гипроко-ветонитовых тягот и лишений. А тут сосед по застолью, представитель, так сказать, гуманитарной интеллигенции, давний мой знакомец, и говорит: "Откуда этот вещизм?
– вроде никогда его в тебе не было".
Легче всего счесть старинную антиномию "Рафаэль или петролей", столь занимавшую русскую революционно-демократическую критику XIX века, простой глупостью: на самом деле материальное т. наз. духовному нисколько не враг, не противник. Как известно, быть можно дельным человеком и думать о красе сами знаете чего. Однако строгий мой моральный судия в самом деле (хоть и неточно) уловил наступившую меж нами разницу. Вот, скажем, человек мелет дикий вздор о музыке или литературе, однако сам толкуемый предмет будто его при этом возвышает над окружающим ландшафтом - в том числе над разумными и здравыми суждениями о креплении унитаза силиконом. Так уж у нас (во всяком случае, среди значительной части гуманитарной интеллигенции) повелось.