Письма с острова Скай
Шрифт:
Я читаю газету и не верю своим глазам. Сотни бомб по всему городу. Да, Лондон бомбили и раньше, как и другие города. Но чтобы на один город за один раз сбрасывали такое количество бомб… У меня просто не укладывается в голове. Падая, бомбы не делают различий. Лондон, который знала моя мама, теперь действительно исчез. И такие налеты продолжаются день за днем! Город в осаде. Я надеюсь, я молюсь, что ее там нет, но Эмили сказала, что квартира в Эдинбурге закрыта, так что мне остается делать только то, что она сама делала все эти месяцы и годы. Я буду ждать. И ходить на почту.
Знаю, что ты там, летаешь в самом аду. Пол, пожалуйста, береги себя. Для меня.
Люблю,
Лондон, четверг, 17 сентября
В течение прошлой ночи на Лондон обрушили бомбы сотни немецких самолетов, тем не менее город выстоял после этого жесточайшего налета, а потери свелись к одному убитому и минимальным разрушениям.
Днем ранее в Лондоне несколько раз звучал сигнал воздушной тревоги, и один из них длился четыре часа — на данный момент это самый длинный налет в дневное время. Бомбардировку усложняли облака тумана, висящие низко над городом. В девятом часу вечера, когда туман рассеялся, сирены завыли с новой силой. Атака продолжалась непрерывно до 2:42 утра, когда противовоздушная оборона наконец сумела отогнать нацистские бомбардировщики. Но жители Лондона недолго отдыхали в своих домах, так как в 3:52 зазвучало предупреждение о новом воздушном нападении, и на осажденный город накатилась очередная волна вражеских самолетов.
В Центральном Лондоне одна за другой взрывались фугасные бомбы, разрушая здания и выбивая стекла в радиусе полумили. Зажигательные бомбы упали на популярный торговый район и на несколько жилых микрорайонов, заставив доблестных пожарников трудиться без передышки. На Портленд-плейс мощная бомба повредила трубопровод с угольным газом, а также серьезно пострадал Гранд-отель «Лэнгхэм»…
Глава двадцать пятая
Элспет
Остров Скай
6 апреля 1917 года
Мой любимый!
Не уверена, могу ли посылать тебе продукты, но я не в силах думать о том, что ты голоден, когда у нас столько еды. Яблоки, хлеб, копченая колбаса, сыр, бобы, рис, соленая селедка, лук, варенье. Мой маленький огород еще не скоро начнет давать свежие овощи, поэтому пока посылаю сушеный горох. Надеюсь, что все это дойдет до тебя.
Год назад ты был в госпитале, и я с ума сходила от тревоги. Не могу сказать, что сейчас я спокойна, так как волнуюсь каждый день, проведенный в разлуке с тобой, но по крайней мере теперь знаю, что ты в безопасности, цел и скучаешь по мне.
Я начала переписываться с Минной. Ты слышал о том, что она родила? У нее прехорошенький мальчуган со светлыми волосиками, похожий на Харри. Она прислала фото. Есть ли у тебя какие-либо новости о Харри? Должно быть, Минне очень трудно одной.
В конверте с письмом посылаю тебе свой поцелуй. Успей поймать его и схвати покрепче, чтобы он не улетел прочь!
С любовью,
Почта военнопленных, почтовая карточка
23 апреля 1917 года
Сью!
Вчера вечером я наблюдал прекраснейший закат. Он напомнил мне о том вечере, когда мы поехали на трамвае в Портобелло и с берега смотрели, как садится солнце. Хотя вода была ледяной, я поспорил с тобой, что зайду в море босиком, и так и сделал, закатав штанины. Потом ты сидела у меня на коленях, зарывшись ногами в песок, и мы ели тот ужасный пирог твоего приготовления. Как же я скучаю по этому пирогу! И по песку. И по закату. Но больше всего я скучаю по тебе.
Остров Скай
2 мая 1917 года
Дэйви!
Конечно, я помню тот пляж и тот закат. Думаю, в тот вечер я впервые в жизни просто сидела и смотрела, как соскальзывает за горизонт солнце. Тогда я почувствовала, как земля вращается подо мной. Или все дело было в поцелуе?
Люблю тебя,
Остров
18 мая 1917 года
Дэйви!
Я давно ничего не получала от тебя. Как ни стараюсь я сохранить спокойствие, тревога уже запустила свои щупальца в мою душу. Так всегда происходит, когда в твоих письмах случается перерыв. Ты не можешь не признать: в этом отношении твоя история не была образцовой. Если ты долго не пишешь, то, когда я получаю твое письмо, сразу начинаю его читать, чтобы узнать: то ты ранен и попал в госпиталь, то в плену. Что на этот раз? Что еще могло с тобой случиться?
Знаешь, я прибегла к новому средству. Оставив Эмили присматривать за мальчиками, я отправилась в церковь. Но не в чопорную пресвитерианскую, куда ходила все детство и юность, а в крошечную католическую часовню в Портри. Я вспомнила тепло и загадочность собора Святой Марии, и, кроме того, я решила, что если хочу просить Бога оградить тебя от беды, то мне следует взывать к католическому Богу, которому молишься ты.
В тот день я оказалась не единственной, кто пришел в часовню. Там были и другие женщины — в платках и шарфах они бормотали молитвы и возжигали свечки. Я принесла с собой твою маленькую Библию и водила пальцем по буквам твоего имени. И тоже зажгла свечку, но, не зная, как молиться по католическим обрядам, просто закрыла глаза и стала думать о тебе. Когда же открыла их, то увидела рядом с собой женщину. Она спросила, произнесла ли я новенну. Я призналась, что не католичка, и ожидала, что она велит мне покинуть церковь. Но вместо этого незнакомка положила ладонь мне на руку и сказала: «Ничего страшного. Я прочитаю новенну за вас». Она подарила мне свои резные четки и пообещала научить молитвам при нашей следующей встрече.
Возвращаясь домой, я чувствовала себя гораздо лучше. Конечно, до Портри путь неблизкий, однако теперь я знаю, куда могу пойти, когда мне захочется ощутить твою близость.
С любовью,
Остров Скай
22 мая 1917 года
Дэйви, прошу тебя, успокой мои страхи. Почти каждый день я езжу в Портри, чтобы молиться за тебя, и мне нужно какое-то подтверждение того, что молитвы мои были услышаны. Я выучила их совсем недавно и хочу быть уверена, что все делаю правильно.
Что угодно, Дэйви! Открытка. Предложение. Хотя бы слово.
Прошу тебя.
1 июня 1917 года
Сью!
Мне пришлось долго думать, как лучше написать тебе об этом. Ты бы видела, сколько вариантов оказалось уничтожено. Наверное, самое правильное будет собраться с духом и сразу сказать все как есть.
Йэн жив.
Он не погиб, Сью. Он здесь, в этом же лагере, что и я.
Несколько недель назад нас вывели на прогулку. В углу двора собралась в кучку группа британских солдат, недавно переведенных в наш лагерь. Поверишь ли, у меня выступили слезы, когда после шести месяцев французского и недоступного пониманию русского я услышал английскую речь! Я тут же поспешил подойти к британцам и попросил разрешения присоединиться к разговору, причем к любому.
Один из них спросил, откуда я. Я сказал, что из Иллинойса, тогда другой воскликнул: «Из Иллинойса? Вот это да! У меня там семья. Из какого города?» Европейцы, похоже, не представляют размеров Соединенных Штатов, поэтому, когда я ответил, что жил в Чикаго и некоторое время в Урбане, тот парень сказал: «Надо же, мой кузен живет в Чикаго! Фрэнк Тримбол. Вы его наверняка встречали там. Я спрошу его. Как вас зовут?»
Я представился, и откуда-то из толпы раздался крик: «Дэвид Грэм из Урбаны?» Должно быть, я ответил утвердительно, потому что в следующий миг оказался на земле с горящей скулой и песком в глазах. Кто-то спросил: «За что ты его так, приятель?» Я поднялся, покачиваясь, и увидел перед собой незнакомца со сжатыми кулаками и перекошенным от ярости лицом. «Это было за то, что он полюбил мою жену».