Письма. Часть 2
Шрифт:
Редчайший случай с людьми творчества, хотя, по-моему, — законный. Таков был и Гёте — и Пушкин — и, из наших дней. Блок. А Ломоносова забываю. Вашего однофамильца, а может быть — предка? [1097]
29-го мая 1928 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeaime d'Arc
Дорогая Раиса Владимировна, [1098]
Простите великодушно: замоталась с вечером, имеющим быть 17-го июня. Нужно ловить людей, устраивать и развозить билеты, всего этого я не умею, а без вечера мне не уехать.
1097
Старинный дворянский род, к которому принадлежал муж Р. Н. Ломоносовой, не имел родственных связей с М. В. Ломоносовым.
1098
Николаевна
Париж раскаленный, 49° на солнце, 34°
Непосредственно после Вашего письма написала Борису [1099] — все письмо было о Вас, как жалко, что получил его он, а не Вы!
А перед Вами я осталась невежей. Знаю. Пишу между двумя поездами, т. е. билетными поездками. Моя сущность — <одиночество [1100] > сам по себе. Во мне, предлагающей билеты, нарушена моя природа.
1099
Б. Л. Пастернак.
1100
В рукописи зачеркнуто
Простите за несвязность речи и безобразный почерк. Все хотелось написать Вам по-настоящему — хотя бы про поэтов и соловьев. Не вышло. Вышло — невежа.
Не сердитесь! Сама сержусь.
Сердечный привет и благодарность
М. Цветаева
Р. S. Мой поезд конечно ушел.
12-го сентября 1929 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Дорогая Г<оспо>жа Ломоносова (а отчество Ваше позорно забыла, — в говоре оно слито, а т'aк, в отвлечении, отпадает — по крайней мере у меня. Имя — помню.) Как жаль, что Вы не попали в Париж и какой стыд, что только сейчас, полгода по несвершении, от меня это слышите. [1101]
1101
Часть зимы 1929 г. Р. Н. Ломоносова провела в Италии, и по пути в США она собиралась остановиться в Париже.
Дело не в «собирании» написать, а в лютости жизни. Встаю в 7 ч., ложусь в 2 ч., а то и в 3 ч. — чт'o в промежутке? — быт: стирка, готовка, прогулка с мальчиком (обожаю мальчика, обожаю гулять, но писать гуляя не могу), посуда, посуда, посуда, штопка, штопка, штопка, — а еще кройка нового, а я так бездарна! Часто за весь день — ни получасу на себя (писанье), ибо не забудьте людей: гостей — или в тебе нуждающихся.
Нас четверо в семье: муж, за которого я вышла замуж, когда ему было 18 лет, а мне не было 17-ти, [1102] — Сергей Яковлевич Эфрон, бывший доброволец (с Октябрьской Москвы до Галлиполи — всё, сплошь в строю, кроме лазаретов (три раненья) — потом пражский студент, ученик Кондакова (о котором Вы наверное слышали — иконопись, археология, архаика, — 80-летнее светило) [1103] — ныне один из самых деятельных — не хочу сказать вождей, не потому что не вождь, а потому что вождь — не то, просто — отбросив «один из» — сердце Евразийства. Газета «Евразия», единственная в эмиграции (да и в России) — его замысел, его детище, его горб, его радость. Чем-то, многим чем, а главное: совестью, ответственностью, глубокой серьезностью сущности, похож на Бориса, но — мужественнее. Борис, как бы сказать, женское явление той же сути. Это о муже. Затем дочь — Аля (Ариадна), дитя моего детства, скоро 16 лет, [1104] чудная девочка, не Wunder-Kind, a wunder-bares Kind, [1105] проделавшая со мной всю Советскую (1917 г. — 1922 г.) эпопею. У меня есть ее 5-летние (собственноручные) записи, рисунки и стихи того времени (6-летние стихи в моей книжке «Психея», — «Стихи дочери», которые многие считают за мои, хотя совсем не похожи). Сейчас выше меня, красивая, тип скорее германский — из Kinder-Walhalla. [1106] — Два дара: слово и карандаш (пока не кисть), училась этой зимой (в первый раз в жизни) у Натальи Гончаровой, т. е. та ей давала быть. — И похожа на меня и не-похожа. Похожа страстью к слову, жизнью в нем (о, не влияние! рождение), непохожа — гармоничностью, даже идилличностью всего существа (о, не от возраста! помню свои шестнадцатъ). Наконец — Мур (Георгий) — «маленький великан», «Муссолини», [1107] «философ», «Зигфрид», «Le petit ph'enom`ene», «Napol'eon a Ste H'el`ene», «mon doux J'esus de petit Roi de Rome» [1108] — все это отзывы встречных и поперечных — русских и французов — а по мне просто Мур, которому таким и быть должно. 41/2 года, рост 8-летнего, вес 33 кило (я — 52), вещи покупаю на 12-летнего (NB! француза) — серьезность в беседе, необычайная живость в движениях, любовь 1) к зверям (все добрые, если накормить) 2) к машинам (увы, увы! ненавижу) 3) к домашним. Родился 1-го февраля 1925 г., в полдень, в воскресенье. Sonntagskind. [1109]
1102
Когда Цветаева вышла замуж за С. Я. Эфрона, ей шел двадцатый год, а ему девятнадцатый.
1103
Н. П. Кондаков.
1104
18 сентября 1929 г. А. С. Эфрон исполнилось 17 лет
1105
Не чудо-ребенок, а чудесный ребенок (нем.).
1106
Детская
1107
Муссолини Бенито — фашистский диктатор Италии.
1108
«Маленький феномен», «Наполеон на Св. Елене», «Мой нежный Иисус маленький римский король» (фр.).
1109
Воскресное дитя (нем.).
Я еще в Москве, в 1920 г. о нем писала:
Все женщины тебе целуют рухиИ забывают сыновей.Весь — как струна! Славянской скукиНи тени — в красоте твоей! [1110]Буйно и крупно-кудряв, белокур, синеглаз. Этого-то Мура я и прогуливаю — с февраля 1925 г. по нынешний день. Он не должен страдать от того, что я пишу стихи, — пусть лучше стихи страдают! (как оно и есть).
О себе не успела. Вкратце. Написала большую поэму Перекоп, которую никто не хочет по тем же причинам, по которым Вас красные считают белой, а белые — красной. Так и лежит. А я пишу другую, имя которой пока не сообщаю. [1111] Эпиграф к Перекопу: Dunkle Zypressen! — Die Welt ist gar zu lustig. — Es wird doch alles vergessen [1112]
1110
Из стихотворения «Сын» («Так, левою рукой упершись в талью…», 1920).
1111
«Поэма о Царской Семье»
1112
«Темные кипарисы! — Мир слишком весел. — Все будет забыто» (нем.). Часто цитируемое Цветаевой трехстишие из стихотворения Теодора Шторма
<Приписки на полях:>
Сообщите отчество, которое я раз 10 сряду протвержу вместе с именем, тогда сольется.
Как Ваш сын? [1113] О Борисе ничего не знаю давно. Читала его «Повесть» в Совр<еменном> Мире. [1114] — Чудно. —
Написала зимой большую работу о Н. Гончаровой (живописание). Идет в «Воле России». [1115]
1113
Ломоносов Юрий Юрьевич увлекался мотоциклом и нередко попадал в аварии.
1114
«Повесть» Б. Пастернака была опубликована в «Новом мире»
1115
Очерк «Наталья Гончарова»
У меня есть большой друг в Нью-Йорке: Людмила Евгеньевна Чирикова, дочь писателя — не в этом дело — и художница — не в этом дело, — только как приметы. Красивая, умная, обаятельная, добрая, мужественная и — по-моему — зря замужем. Начало девическое и мужественное. Узнайте у кого-нибудь ее адрес и при случае познакомьтесь. Вы ее полюбите. Ей тоже очень трудно жить, хотя внешне хорошо устроена. Любовь к ребенку и к ремеслу: двойное благословение Адама и Евы. — Целую Вас. Не сердитесь? Не сердитесь. Вы меня тоже любили.
МЦ.
27-го сентября 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Дорогая Г<оспо>жа Ломоносова! Это письмо Вы получите раньше первого, отправленного недели две назад.
Направляю к Вам Елизавету Алексеевну Хенкину, моего большого друга, которая ныне покидает Медон на Нью-Йорк. [1116] Она Вам обо мне расскажет, — знает моего мужа, детей, жизнь, меня, — Живая связь. Уверена, что эта встреча к общей радости.
1116
Зимой 1929–1930 гг. муж Е.А. Хенкиной, артист Хенкин Виктор Яковлевич гастролировал а США, и его семья переселилась на несколько месяцев из Парижа в Нью-Йорк.
Обнимаю Вас
Марина Цветаева
1-го февраля 1930 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Дорогая Раиса Николаевна! Вы живете в стране, которой я всегда боялась: два страха: по горизонтали — отстояния от всех других, водной горизонтали, и по вертикали — ее этажей. Письмо будет идти вечно через океан и — вторая вечность — на стосороковой — или сороковой — этаж. Письмо не дойдет, или — дойдет уже состарившимся. Не моим.
Отсюда — всё, то есть: мое безобразное молчание на Ваше чудное, громкое как голос, письмо, и подарок. Есть у меня друг в Харбине. Думаю о нем всегда, не пишу никогда. Чувство, что из такой, верней на такой дали всё само-собой слышно, видно, ведомо — как на том свете — что писать потому невозможно, что — не нужно. На такие дали — только стихи. Или сны.
Вы не так видите, ибо там живете и там для Вас «здесь», но если бы Вы хоть час провели со мной, на воле, наедине, то Вы бы меня сразу поняли, ибо из таких чувствований, страхов, поступков — вся я. К тому же — я в Америке никогда не буду, знаю это, — не говоря уж о визах («визы» — вздор!) — чем устойчивее, благоустроеннее, благонадежнее пароходы — тем они мне страшней. Моя уверенность, т. е. уверенность моего страха (ВОДЫ), вызвала бы крушение — или к'aк это н'a море называется. Из-за одного неверующего (обратно Содому!) весь корабль погибнет.