Письма
Шрифт:
Все же надеюсь: через 10-20 дней меня отсюда выпустят, тогда буду целыми днями писать, только иногда отрываться для поездок к Вам в гости.
С переездом в Москву дело затянулось - не готова квартира.
Галя Вас целует#3. Я тоже.
Значит, до 13-го - 14-го.
Ваш Макаренко Леонтовича, 6, кв. 21.
Н. В. ПЕТРОВУ
Киев, 22 декабря 1936
Дорогой Николай Васильевич!
Не нравится тебе скоропись XVII века - пожалуйста, читай ундервудовскую тоску, сразу видно твои бюрократические замашки. Что касается гриппа, тоже заедаешься напарсно, мне что если хочешь, буду писать тебе в случае надобности при какой
То же самое и насчет называния меня покойником: большей свежести никогда от тебя и не ожидал. Я ействительно умирал от разлуки, а ты никогда от тебя и не ожидал. Я действительно умирал от разлуки, а ты ничего лучшего не придумал, как проявить свою определенную черствость. Я это запомню и больше нежных писем писать тебе не буду. Разве Театралов, пожалуйста, ему все равно!
Твое письмо, переполненное грубостями, в фактическом отношении очень страдает. Когда у человека истекает злоба, а ему трудно касаться разных фактов. Вот например: что случилось с харьковским театром? Почему они вдруг все разбежались, а некоторые добежали даже до Ленинграда? Посыпали их каким порошком, что ли? Или Гальперин и Театралов пошлт вместо порошка? Ты ничего подробно не написал. Никаких подробностей у тебя не встречается.
То же самое: Крамов, какая степень отравления не написано. Что касается, например, Людмилы, во-первых, и без тебя знаю степень отравления, а во-вторых, она и сама расскажет, ибо по опыту знаю, что она врать не то что не любит, а просто не умеет. Ну а все-таки Крамов? Почему он в Москве, да еще с Театраловым? И дальше, что же теперь будет с театром? Пожалуй его можно будет употребить вместо крематория, который в Харькове строится десять лет и никак не построится? А теперь будет хорошо: пойди в театр - и через десять минут все кончено, получите вашего родственника без нарушения целости покровов. От скуки, конечно!
Милые мои актеры! Что же это такое? До чего может дойти искусство, если такой живой коллектив может так быстро и некрасиво опаскудиться, попасть под высокую руку Театралова. Черт знает что! До чего великолепен в таком случае и дочего лучезарен был Радин! А ты, дорогой Николай Васильевич, после этого не плачешь и не посыпаешь лысину всякими от
бросами, а зубоскалишь по адресу твоего лучшего друга и поклонника. До чего ты тоже опустился...
А где твой стыд, слабые признаки которого изредка можно было наблюдать в Харькове. Ты нахально удрал из Ленинграда и на нашел лучшего оправдания, как сослаться на профсоюз. В сравнении с этим мой грипп, честное слово, образец благородства. Я действительно страдал в вашем паршивом Питере - каменная лоханка, в которой плавает несколько грязных бумажек и перья из императорского орла. Окраины еще так сяк, а центр - ужас. Там могут жить только меланхолики, как ты можешь любить эту бурду?
Ну, бог с тобой, люби.
Только теперь мы с тобой не скоро увидимся, профсоюзник. А вот, если Людмила завернет в Киев, будет страшно хорошо. Она всю правду расскажет и про театр, и про Театралова, и про этот самый профсоюз. А что наши все склочники, так это признак великого подьема искусства, так вам и надо. По-нашему это называется "зашились". А все потому, что Киршона боитесь и Афиногенова.
Людмила!
Когда же вы приедете?
Почему написалоа под влиянием этого Талейрана так невразумительно и противоречиво? Приезжайте скорее, а то в Киеве нас не застнете: в
Привет и поцелуй без различия пола и возраста, значит, и Николаю попадет.
А только жену мою зовут не Астафьевна, и не Остафьевна, и не Ефстафьевна, а Стахиевна. Господи, какие теперь пошли режиссеры!
Целую и, ей-богу, соскучился.
Напиши хоть, когда будешь в Москве. Можно остановиться у меня: дам тебе водки и поведу в Третьяковку, очень полезно будет для твоего развития! И для твоей безнравственности.
Крамов очень поседел?
Николай! Ты скажи прямо, может, написать для тебя пьесу? Так ты скажи прямо, на какую тебе нужно тему!
А почему не написали про Янкевского? Он жив?
Господи, боже мой! Как я был огорчен, что у меня не было адреса Татьяны Викторовны! Это все, что у меня осталось от Харьковского театра, ибо... те далече, а тех... Мазепа украл или как там у Пушкина?
Вот письмо так письмо! Приписок сколько!
И при этом: в половине одиннадцатого еще темно, а в половине первого уже темно! А в промежутке темно от тумана.
А Нева! Сколько даром пропадает... ! А каналы! Мойка! Зимняя канавка! Вообще: - какая... !
В Ленинграде все улицы одинакавы и шоферы не знают, в какую нужно поворачивать. Памятник Николаю глуп как сивый мерин, а бедный Петя протянул руку к гражданам: да заберите же меня в музей! А Катерина! Бр!!! К чему это!~ А ангел с крестом? Ну, к чему?!
М. Е. ЛАПИРОВОЙ
25 декабря 1936. Киев
Марусино, сердце!
Не писать Вам так долго, разумеется, подлость, тем более что Вы в своем роде невинный ребенок, обижать Вас нельзя. Но у меня есть и оправдания. Черт меня угораздил перекуриться и переработаться, короче говоря, я на работе свалился в обмороке и перепугал всех местных врачей. Пришлось компенсировать их несколько излишней покорностью и проваляться в постели 2 недели. А потом меня запрягли так, что я от удивления даже пришел в восторг. Сейчас я накануне освобождения, мечтаю о Москве и по секрету мечтаю о прогулке с Вами по Москве, мне страшно понравилось, как Вы разговариваете.
Стихи Ваши доказывают, существование в Вашем организме симпатичного и ласкового таланта, но ведь они недоработаны. Может быть, Вы не знаете, что творчество - это работа прежде всего черная. Поэтическим жаром всего не возьмешь, нужно еще и попотеть, извините за выражение,. Поэтому у Вас много хороших, милых стихов, но, например, "Не боишься мертвецов" - в постороннем стиле. Тоже:
И от тока этой фразы,
Как ее ты произнес...
– сделано в чересчур примитивной грамматике.
"Сын" страшно тепло и нежно сделан, в особенности хорошо, что Ваша мать вышла живая и индивидуальная, но "не скрутит рот" плохо. "Не будет боль широка" нарушает общее настроение. О боли в такой вещи говорить не нужно, пусть читатель без Вашего участия почувствует, какая у женщины боль, широкая или узкая. Последние четыре стиха замечательны по тону, но "оттого если" нельзя сочетать.
И "Дорога" - прекрасная лирика, женственная по-новому, и концовка восхитительна, но конструкция всей вещи неряшлива. Зачем чемодану отведено так много места, почему запутаны времена глаголов, любимого поэта нужно выбросить, слишком добродетально и пахнет Надсоном#1.