Письма
Шрифт:
Продолжая сосредоточивать все внимание, прежде всего, на бедных крестьянках, я каждый божий день должен справляться еще с пейзажем. Когда Венкебах зашел навестить меня, я только что кончил писать хижины.
Что касается гравюр на дереве, то у меня буквально нет ничего нового, за исключением четырех больших композиций Лермита. Для меня этот человек второй Милле в полном смысле этого слова: я обожаю его работы не меньше, чем работы самого Милле, а талант его считаю таким же крупным, как талант последнего.
Здесь был мой брат. Он кое-что рассказал мне о событии, ставшем в Париже гвоздем сезона и глубоко порадовавшем меня, - об успехе выставки Эжена Делакруа. Очень заинтересовало меня и то, что он сообщил о Рафаэлли, живописце фигур, и Клоде Моне, пейзажисте
Что же до всего остального, то ты убедился на своем опыте, что век для художников сейчас не столько золотой, сколько железный. Хочу этим сказать только, что им не так-то легко выжить. По крайней мере, что касается меня, мой удел misere ouverte; 1 но, несмотря на это, мое мужество, а может быть, и мои силы скорее возросли, чем уменьшились в сравнении с прошлым. Не думай, что ты единственный, кто считает или считал своим долгом критиковать меня до полного уничтожения; напротив, такая критика - пожалуй, единственное, что я до сих пор слышал. А поскольку ты - не единственный, кто говорит или говорил со мной таким образом, твоя критика ассоциируется у меня с критикой со стороны других людей, которой я все более горячо противопоставляю убеждение в том, что мои попытки имеют свой raison d'etre...
1 Неприкрытая нищета (франц.).
Я не всегда могу сохранять хладнокровие: по временам мне кажется, что люди раздирают мое тело - так сильно меня захватывают эти вопросы и настолько мои убеждения являются частью меня самого.
В названной выше литографии, равно как и в моих других работах, есть недостатки, это бесспорно. Но моя работа ясно доказывает, что я передаю то, что вижу; поэтому, когда люди судят о моей работе не в целом, без широты взгляда и не принимая во внимание цель моих стремлений - писать крестьян в их повседневном окружении, - я не могу извинить моих критиков и считать их позицию честной.
Ты, например, считаешь мою работу в совокупности крайне слабой и со всеми подробностями доказываешь, что ее недостатки значительно перевешивают ее достоинства.
Так ты судишь о моей работе, а значит, и о моей персоне.
Ну, а я не принимаю такой оценки, решительно нет. Работа, о которой идет речь, - изображение крестьян - так тяжела, что крайне слабый человек просто не возьмется за нее.
Я же, по крайней мере, взялся за дело и заложил некоторые основы для него, что является отнюдь не самой легкой частью всякой работы! В рисовании, равно как в живописи, я иногда умею схватить кое-что основательное и полезное, и притом схватить крепче, чем ты полагаешь, друг. Но я всегда делаю то, чего еще не могу сделать, для того чтобы научиться это делать... Впрочем, мне надоела эта тема. Поэтому я закончу, сказав, что у художников, которые пишут крестьян и простых людей, трудная работа и что они поступили бы мудро, перестав ссориться и, по возможности, подали друг другу руки. В единении - сила, и бороться мы должны не друг с другом, а с теми, кто даже теперь препятствуют идеям, которые отстаивали Милле и другие новаторы прошлого поколения. Для нас нет худшей помехи, чем эта роковая междоусобная борьба.
Что же касается нас с тобой, то давай прекратим ее: ведь у нас одна и та же цель.
Мое заветное желание состоит в том, чтобы при всем различии между нами твои и мои усилия шли параллельно, а не в противоположных направлениях. Поскольку я замечаю, что в основных тенденциях и в принципе у нас есть много общего и что так, думается мне, будет и впредь, твоя критика в целом - если ты относишь эту критику ко мне - несовместима, на мой взгляд, с характером твоей собственной работы.
Общее у нас то, что мы ищем наши сюжеты в гуще народа; кроме того, нас объединяет желание черпать материал для этюдов из жизни, независимо от того, рассматриваем мы этюды как цель или как средство. Это означает, что у нас с тобой много общего. А в том, что мы решительно противоположны друг другу в отношении техники рисунка или техники живописи, я отнюдь не уверен. Во многом, не отрицаю, ты обогнал меня; тем не менее я считаю, что ты ушел не слишком далеко.
Как бы то ни было, при наличии искреннего к тому стремления и доброй воли мы можем быть полезны друг другу, можем поддержать друг друга, а поскольку в единении сила, я нахожу желательным, чтобы мы остались друзьями.
Что касается техники, то я еще многое ищу; кое-что мне удается найти, и все же остается еще бесконечно много такого, чего мне недостает. Но при всем том я знаю, почему я работаю так, а не иначе, и усилия мои зиждутся на твердой почве. Совсем недавно я сказал Венкебаху, что не знаю ни одного художника, который имел бы столько же недостатков, сколько есть у меня; тем не менее я не убежден, что заблуждаюсь в главном.
По временам дело со мной обстоит так. Произведением двух отрицательных величин является положительная. Возьми любой мой рисунок или этюд, особенно из тех, на которые я сам укажу тебе в спокойном состоянии; в этих рисунках, равно как в цвете и тоне, ты найдешь ошибки, которые реалист строго осудит, и явные неточности, которые я вижу сам и на которые при известных обстоятельствах мог бы указать еще более резко и проницательно, чем другие. Да, в них есть и неточности, и ошибки.
И все-таки я верю в одно: даже если я всегда буду делать работы, в которых люди смогут найти ошибки, эти работы будут все-таки обладать известной жизненностью и своим raison d'кtre, отодвигающими эти ошибки на задний план для всякого, кто ценит характерность и оригинальность восприятия. Поэтому при всех моих ошибках меня не так легко уничтожить, как думают многие. Я слишком хорошо знаю, какова моя цель, и слишком твердо убежден, что, в конечном счете, стою на правильном пути, чтобы обращать много внимания на пересуды. С меня довольно возможности писать то, что я чувствую, и чувствовать то, что пишу.
Тем не менее по временам все это делает жизнь мою очень трудной, и, думается мне, впоследствии некоторые люди, возможно, пожалеют о том, что докучали мне своими обидными отзывами, противодействием и равнодушием. Вот что я сейчас делаю: я так тщательно избегаю людей, что не встречаюсь буквально ни с кем, за исключением бедняков крестьян, с которыми непосредственно связан, потому что пишу их.
Такова политика, которой я держусь, и вполне возможно, что в скором времени я откажусь от своей мастерской и поселюсь в крестьянской хижине, чтобы не видеть и не слышать людей, именующих себя образованными.
Когда я говорю тебе, - ибо таково мое убеждение, - что нам следует остаться друзьями, то делаю это потому, что наблюдаю за твоими стремлениями, которые ценю и уважаю. Ты глубоко проникаешь в душу простых людей, и у тебя достаточно силы воли, чтобы осуществить свои замыслы. Когда я говорю, что мы можем быть взаимно полезны и можем оказать поддержку друг другу, то говорю так потому, что ты не признаешь условностей; когда ты станешь более известен, ты, по всей вероятности, начнешь делать даже еще более смелые вещи, и тогда это может вылиться в решительную борьбу, в которой картины одной школы будут использованы в качестве оружия против другой! А в таком случае было бы неплохо, чтобы несколько художников действовали согласно. С другой стороны, я считаю небесполезным обмениваться взглядами и смотреть работы друг друга.
P 58 [Сентябрь 1885]
Сегодня я отправил в твой адрес корзинку, содержащую птичьи гнезда. У меня в мастерской они тоже имеются. Это гнезда дрозда, черного дрозда, золотистой иволги, крапивника и зяблика.
Надеюсь, они доедут в целости и сохранности.
Хорошо ли ты знаком с Эженом Делакруа? Я прочел о нем великолепную статью Сильвестра...
Вот любопытный анекдот о Делакруа. У него был спор с одним другом по вопросу о том, нужно ли работать исключительно с натуры, и Делакруа заявил, что этюды следует делать с натуры, но самое картину - по памяти. Во время спора, который скоро стал весьма накаленным, они шли по бульвару. Делакруа дал ему отойти на некоторое расстояние и затем (сложив руки рупором), к ужасу респектабельных буржуа, проходивших мимо, зычным голосом заорал ему вслед: "По памяти! По памяти!"