Письмо из Италии (сборник)
Шрифт:
– Нужно расставить тарелки и принести мясо.
– Хорошо.
На кухне Илья несколько раз пытался поговорить с Лизой, но она всё время избегала разговора. Он собрал грязную посуду, вынул из духовки мясо, выложил его на блюдо и направился к столу. Когда он выходил из кухни, Марк неожиданно открыл дверь. Илья успел подставить локоть и ручка так ударила его в кость, что он охнул. У него еле хватило сил осторожно поставить блюдо на стол. Сделав это, он схватился за ушибленное место. Марк в это время уже тряс рукой и причитал:
– Ай-яй-яй, у меня, кажется, вывих. Ой, как больно. И всего-то дверь резко открыл. Ай-яй-яй.
Он так тряс рукой,
– Рина просила меня вернуться домой пораньше. Я, пожалуй, поеду, а вам счастливо оставаться.
Он вышел, но через несколько минут вновь появился в гостиной и сказал, – Илья, я, кажется, ударил твою машину.
– А, чёрт! Я же предупреждал, что она стоит поперёк дороги, неужели ты не слышал?
– Нет, Илюша. Мой дядя слышит только, когда ему говорят: «на», – сказала Нина.
– Что будем делать? – спросил Марк.
– Как «что», оформлять аварию.
– Но у меня после этого поднимется страховка.
– А ты хочешь, чтобы за ремонт платил я? Новый Мерседес бесплатно никто не сделает.
– Ты можешь заявить об аварии через несколько дней. Например, скажешь, что тебе помяли машину на стоянке.
– Конечно, – поддержала брата Лиза, – тебе же всё равно.
– У меня сейчас совершенно нет времени. Мне надо оформлять визы, заказывать билеты в Москву. Ты, кстати, договорилась на работе?
– Видишь ли, Илюша, я, наверно, не поеду.
– Почему?
– Рина здесь без меня не справится.
– Значит, ты вместо отпуска хочешь нянчить племянницу?
– Так уж получается.
– Если ты не захочешь, не получится.
– Значит, я хочу.
– Это твоё окончательное решение?
– Да.
– Ну, тогда будь здорова, – сказал Илья и вышел из дома.
Ностальгия
Не покидай меня, безумная мечта,
В раба мужчину превращает красота.
И после смерти мне не обрести покой,
Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.
Толпа вынесла Илью из вагона метро на целующуюся парочку. Он не смог остановиться, невольно толкнул молодых людей и пробормотал извинение, но они не обратили на него внимания. Они уже процеловали несколько поездов и совсем не думали расставаться. Он посмотрел на них с завистью. Интересно, когда он сам последний раз целовался с такой страстью. Давно, наверно ещё до эмиграции.
Спектакль начинался в два часа, у Ильи Окуня оставалось ещё много времени. Он вышел на Бульварное кольцо и не спеша направился к театру. За прошедшие годы Москва сильно изменилась. Бомжи и попрошайки, художники и музыканты, ларьки и ресторанчики, надписи на разных языках и небоскрёбы, – всё это делало её похожей на любую другую столицу мира. Но в этой он вырос, любил её с детства и даже теперь, после стольких лет жизни в Америке, считал её родной. Она уже не такая, какой была в советские времена, но женщины здесь нравятся ему также как раньше и гораздо больше, чем жительницы Миннеаполиса и Сент-Пола. Конечно, среди сент-полянок тоже есть особы достойные внимания, однако он давно уже не был в столице своего штата, а в спальном районе, где он жил, люди почти не гуляли по улицам. Даже ближайших своих соседей он видел только, когда они косили траву, поливали цветы или прогуливали собак.
– Это русские, – уверенно сказала Надя.
– С чего ты взяла?
– Детей в коляске могут прогуливать только наши.
Она оказалась права. Она почти всегда была права, даже когда говорила, что болезнь её фатальна…
Около театра уже стоял шурин.
– Ты знаешь, что спектакль заменили? – спросил он.
– Нет.
– Вместо «Чёрного принца» будут давать «Недоумков».
– Ну и что?
– Тебе может и ничего, а я и так общаюсь с ними каждый день. Сегодня утром один из них достал меня своими вопросами. Он, правда, считает себя студентом университета, но если бы не деньги его папы…
– Так ты не пойдёшь? – перебил Илья.
– Пойду.
– Тогда веди себя прилично и не тяни меня за рукав с середины действия.
– Если это хорошая вещь – не буду.
– Володя, я досижу до конца, чего бы это тебе не стоило.
– Не говори с такой уверенностью, это признак неразвитого ума и плохого вкуса.
– Я имею право так говорить.
– Почему?
– Потому что я понимаю здесь каждое слово, любой каламбур и самый тонкий намёк. Ты даже не представляешь себе, какой это кайф. Слишком долго я не видел спектаклей на русском языке, я по ним изголодался, поэтому мне здесь всё нравится, ты понимаешь всё.
– Так попроси политическое убежище и переезжай в Москву.
– Я уже думал об этом, но я отвык от вашего уклада и не знаю смогу ли здесь жить.
– Сможешь, люди и в тюрьме живут.
Илья удивлённо посмотрел на друга. Он прекрасно помнил, что Владимир Филиппович Монастырский отказался от грин карты и, проработав два года в США, вернулся в Россию. Миннесотский университет предлагал ему тогда должность профессора и Илья потратил много усилий, чтобы удержать его в Сент-Поле. Он долго уговаривал родственника подождать хотя бы до тех пор, пока в России станет немного лучше. От учеников Монастырского он знал, что в крупных исследовательских центрах Москвы разговоры стали похожи на сплетни у синагоги. Учёные, нерегулярно получавшие зарплату, обсуждали, кто куда уехал и за сколько там себя продал. Владимир Филиппович был единственным, кто поплыл против течения. Он с серьёзной миной говорил Илье, что на родине его называют по имени-отчеству, а в Америке до глубокой старости любой мальчишка будет обращаться к нему по имени. Допустить этого он никак не может.
Действие на сцене разворачивалось медленно.
Молодой энтузиаст-учитель, увлёкшийся идеями просвещения, приехал в глухую деревню, чтобы сеять «разумное, доброе, вечное», но его усилия разбивались о непроходимую глупость местных жителей. Столкновение восторженности и идиотизма рождало забавные ситуации и зрители постепенно увлекались происходящим, даже скептически настроенный Монастырский смотрел с интересом. Особенно выделялась главная героиня – жена врача, которая всеми силами пыталась выдать замуж свою перезревшую дочь. По сюжету ей иногда приходилось наблюдать за поведением молодых людей, появлявшихся в её доме, и она с таким чувством вздыхала и всхлипывала, что даже если прямо не участвовала в действии, привлекала к себе внимание всего зала. Илья был в восторге. С трудом дождавшись антракта, он спросил шурина: