Шрифт:
Махмуд Дервиш, Муин Бсису (ПАЛЕСТИНА)
Письмо израильскому солдату
Бейрут - он Бейрут,
и на том он стоит.
И птица на ветке
как на баррикаде.
В Бейруте - Бейрут,
тот, который в осаде,
стоит он.
Окно на обломках стоит...
Столица, Аллаха любимица, ныне
ты - гнева и гордости грозное имя.
...Мы пишем тебе до того, как найдет нас - или тебя - снаряд;
последний осажденный
последнему
превратившему Бейрут в ад.
Мы пишем тебе,
чтобы посланный тобою снаряд память твою перенес
из мрака гитлеровских концлагерей
в наши тела, в темноту наших слез...
Мы пишем тебе,
вопрошаем всем нашим горем:
доколе остров будет воевать с морем?
Доколе ты будешь терзать себя и нас:
ломать наши ребра,
гасить цветущий жасмин глаз?
Доколе ты будешь углублять могилу
и жить в ней, солдат?
Мы пишем тебе
до того, как найдет нас - или тебя - снаряд.
Мы пишем тебе из Бейрута, из нашего ада,
из этой поэмы, чье имя - блокада,
из первого ее стиха,
спрашивая снова и снова:
кто он, тот, кто держит в осаде другого?
Тот, кто живет в железе?
Или тот, кто в поэме живет?
Мы пишем тебе
до того, как найдет нас - или тебя - снаряд,
тебе, тюремщик и узник, закованный в броню солдат.
Ты опьянен... Твой панцирь на гусеницах скользит...
Но разве тебе самому ничего не грозит?
Сейчас,
когда ты как в тюремной камере - в танке,
за самой крепкой бронею - не так ли?
разве тебе самому ничего не грозит?!
* * *
Расскажи об Эстер:
она все еще купается
в море у Аскалона?
Качается на волнах, разламывает плод граната
и спокойно рожает детей,
как когда-то?
Ты разрушил то, что разрушил,
ты убил тех, кто убит.
Ты разбил, но будешь разбит.
Разве тебе самому ничего не грозит?
* * *
Кто мы сейчас в Ливане
по представлению твоему:
мешки песка, изрешеченные пулями,
барашки, мечущиеся в дыму?
* * *
О заблудившийся в суевериях пространства и времени!
О заблудившийся в лабиринтах забвения!
Сын жертв, сын огня и ножа,
чему научилась у памяти твоя душа?
Ты, тащущий за собой мясорубку,
признайся,
чему ты научился
у пепла перемолотого в Освенциме собственного мяса?
Разве после падения Иерусалима,
после твоего Вавилонского плена
и Ветхого
ты что-нибудь получил?
Только это:
камни из Давидовой пращи,
которыми его же ты бьешь.
И что ж?
О палач и жертва,
чей топор над нами висит,
разве тебе самому ничего не грозит?
* * *
У десятилетней Айши
под головой - мешки с песком.
У десятилетней Сары
детская, а в ней окно...
Как зеркало нашей матери, оно...
Лицо матери возникает вновь и вновь.
А ты - за бронею танка своего,
и на руках твоих - наша кровь...
Разве тебе самому не грозит ничего?
* * *
Блокада все длится...
За нами море.
Блокада все длится...
Окопы - наши тела.
Пожары - наша кровь.
Блокада все длится...
Мы выпечем камень,
замесим луну своими руками,
и встанет прекрасная наша река
у вас на пути, как граница.
Блокада все длится...
Аллах - не имя на перстне,
он - в душе человека.
Из нашей раны-светильника мир возгорится!
Блокада все длится...
* * *
Какова сегодня жатва?
Вид крови насытил твой пыл?
Убит - и уже ничего не жалко
или сам, не жалея, убил?
У тебя еще достаточно бомб и бензина,
чтобы жечь колосья в поле, цветы и небо синее.
О лицо, которого даже детская кукла боится!
О лицо без тени сомнения, лицо убитого в убийце!
Протянулись цепи от Вавилона к Вавилону...
С каких это пор зеркала ты бьешь?
Зачем ты людей ведешь от Вавилона к Вавилону?
Доколе ты будешь воевать?
Доколе будешь миру лгать
и полагать, что близко твое торжество
и что тебе самому не грозит ничего?
* * *
О шестиконечное лицо, о медный голос,
чье эхо на растерзанных улицах раскололось!
Ты выискиваешь для нас упрямо
пустыню,
могилу,
улицы воздушную яму,
ты, гусеничноногий, запертый в броне!
Интересно, найдешь ли ты кладбище в этой стране?
Интересно, признаешь ли
прежде, чем срок наступит,
что наш дом - там,
что наше море - там,
и тебе их никто не уступит.
И цветущие апельсины на побережье Далилы
там,
и годы детства - там...
Накрепко сердце приросло к тем местам.
Проливается история дождем...
А мы упорно ждем,
мы все еще там,
там,