Письмо, Блажеевский Евгений Иванович

Письмо

2015 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

«О, как спокоен нынче я!..»

О, как спокоен нынче я!.. Вчера мне отрубили голову, И гордо я хожу по городу, Забыв глухое чувство голода Ко всем предметам бытия. Мне говорил палач: «Не плачь, Ведь завтра ты другую купишь, Чтоб избежать людской молвы…» А мне сегодня лепит кукиш Ваятель вместо головы. О, шиш из мрамора Каррары!.. На постаменте шеи он Возникнет, как предвестник кары На переломе двух времён. И

будет в нём дыханье бездны И проницательность моя, И выйдет из меня помпезный Ниспровергатель и судья. Я буду точен в каждом жесте И, скажем, вытащу на свет, Что ты украл в роддоме шерсти, Отбритые за десять лет. Иль на просторах паранойи, Увидя тайный знак вдали, Увёл видения у Гойи, Похитил Галю у Дали… О, волоките меня волоком По вашей грязной мостовой!.. Моя душа оббита войлоком, Я ненавижу, я чужой В миру, где умер почитатель Стихов, и в суете мирской Ненужным сделался ваятель, И шиш исчез из мастерской. 1966, 1999

Из цикла

«ПРОФИЛЬ СТЕРВЯТНИКА»

«Те дни породили неясную смуту…»

Те дни породили неясную смуту И канули в Лету гудящей баржой. И мне не купить за крутую валюту Билета на ливень, что лил на Большой Полянке, где молнии грозный напарник Корёжил во тьме металлический лом, И нёс за версту шоколадом «Ударник» С кондитерской фабрикой за углом. Весёлое время!.. Ордынка… Таганка… Страна отдыхала, как пьяный шахтёр, И голубь садился на вывеску банка, И был безмятежен имперский шатёр. И мир, подустав от всемирных пожарищ, Смеялся и розы воскресные стриг, И вместо привычного слова «товарищ» Тебя окликали: «Здорово, старик!» И пух тополиный, не зная причала, Парил, застревая в пустой кобуре, И пеньем заморской сирены звучало: Фиеста… коррида… крупье… кабаре… А что ещё надо для нищей свободы? — Бутылка вина, разговор до утра… И помнятся шестидесятые годы — Железной страны золотая пора. 1992

МОСКОВСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

В морозный вечер мимо гастронома Рысцой весёлой до пристройки низкой Затерянного в переулках дома Спешили мы с подругой по Мясницкой. Малиново-сиреневые тени Сгущались и, как помнится теперь, Вели в пристройку стёртые ступени, И старую обшарпанную дверь Нам открывала странная хозяйка — Огромная, на тоненьких ногах. Кипели щи. На кухне сохла байка Её рубах и кофточек, но, ах!.. Как хорошо картошкою печёной Закусывать и верить, закурив В компании бухой и обречённой, Что это только краткий перерыв, Что не оставит пьяное подполье В твоей душе тоски и синяков, Что впереди раскидистое поле И горы ненаписанных стихов, Что женщина, которую привёл ты, Минуя долгий тёмный коридор, Войдёт с тобою в комнату, где жёлтый Огонь страстей ворвётся в разговор. И ты — студент, гуляка и бездомник — Рукой рассеешь дыма пелену, Чтоб трепетные груди, как приёмник, Настроить на безумную волну… О,

молодость!.. Давно совсем другие Жильцы в пристройке каменной, но вот Кривая тень внезапной ностальгии Ползёт за мной от Кировских ворот… 1991

1972 ГОД

Олегу Яновскому

А жил я в доме возле Бронной Среди пропойц, среди калек. Окно — в простенок, дверь — к уборной И рупь с полтиной — за ночлег. Большим домам сей дом игрушечный, Старомосковский — не чета. В нём пахла едко, по-старушечьи, Пронзительная нищета. Я жил затравленно, как беженец, Летело время кувырком, Хозяйка в дверь стучала бешено Худым стервозным кулаком Судьба печальная и зыбкая Была картиной и рассказом, Когда она, как мать над зыбкою, Спала, склонясь над унитазом, Или металась в коридорчике, Рукою шарила обои, По сыну плакала, по дочери, Сбежавшая с офорта Гойи. Но чаще грызли опасения И ночью просыпался зверь. Кричала: — «Сбегай к Елисееву За водкой!..» — и ломилась в дверь. Я в это время окаянное, Средь горя и макулатуры, Не спал. В окне галдели пьяные, Тянуло гарью из Шатуры. И я, любивший разглагольствовать И ставить многое на вид, Тогда почувствовал, о Господи, Что эта грязь во мне болит, Что я, чужою раной раненный, Не обвинитель, не судья — Страданий страшные окраины, Косая кромка бытия… 1973

Как обозвать тот год, когда в пивных Я находил забвенье и отраду За столиком на лавках приставных, Вдыхая жизни крепкую отраву?.. Ещё не зная, что и почему, В квартире у татарина Джангира Я пил вино в махорочном дыму Жестокого расхристанного мира, Где в подворотне властвовал кулак И головы звенели от затрещин, Где мутный бар напоминал бардак И пахло рыбой от весёлых женщин. Как обозвать тебя, безумный год Москвы, уже исчезнувшей в овраге Глухих времён, где шелудивый кот Читал свои доклады по бумаге. И ожидал тюрьмы да Колымы, В Рязани не тоскуя по Вермонту, Писатель, будораживший умы; И слух гулял, как ветерок по понту: «Что выручил коллега по перу, Что рукопись увёз прозаик с Рейна…» О, год, ушедший в чёрную дыру Дымящейся Шатуры и портвейна! Как обозвать тебя, как обласкать?.. Немытый, словно кружка в общепите, Ты был прекрасен!.. Если обыскать Словарь, то не найду другой эпитет.

1 2 3 4 5 6 7-31