Питбуль
Шрифт:
Рене Декер провел пальцами по подбородку и кивнул:
– Ладно. Я поговорю с ним. – Он похлопал Карла по плечу. – Хорошо, что ты держишь ушки на макушке, Ребель. Твоя верность будет…
– Есть и еще кое-что.
Декер встретился с Карлом глазами.
– Я услышал кое-что, что, по-моему, тебе следует знать.
– Так? – Рене Декер кивнул, чтобы он продолжал.
– Сегодня утром звонили в участок. Следователь по расследованию убийств из копенгагенской полиции.
– И?
– И он задавал вопросы, которые, как мне показалось, могут представлять интерес.
– Какие вопросы? – нахмурился
– Он спрашивал, знает ли кто-нибудь что-то о Питбуле.
Рене Декер приоткрыл рот. Он долго молча буравил Карла взглядом.
– Ты уверен?
Карл кивнул.
– Он спросил Петера Зельнера, знает ли полиция что-нибудь о его смерти.
– О чем еще он говорил?
– Больше ни о чем.
Рене Декер колебался.
– Ты не знаешь, удалось ли… удалось ли им выяснить что-нибудь?
Карл покачал головой.
– Ты сказал, что он звонил из отдела по расследованию убийств?
– Да. С ним разговаривал Зельнер, я слышал только обрывки разговора.
– Как его звали? – Рене Декер вздернул подбородок и посмотрел на берег, где стоял его отец. – Того, кто звонил… как его имя?
– Шефер, – сказал Карл, поправляя очки, – Эрик Шефер.
В прихожей и по всему коридору были лужи высохшей крови, черно-фиолетовой и растрескавшейся, как краска на японской керамике раку. Она была смазана в тех местах, куда наступали ногами, а на белых стенах и панелях виднелись табачно-коричневые отпечатки рук, локтей и плеч, которые встречали удары.
Эрик Шефер перешагнул через медную вешалку для пальто, валявшуюся посреди прихожей, сел на корточки и стал изучать кровь, просочившуюся в червоточинки в старых половицах.
Он поднял взгляд, чтобы отыскать на потолке следы, которые могли остаться после резкого взмаха орудием преступления, но не обнаружил брызг крови ни на большой хрустальной люстре, ни на потолке над ней.
Он закрыл глаза и медленно втянул носом воздух.
Кроме яркого металлического запаха крови, в квартире пахло свежестью, мыльной стружкой, солнцем и чистым воздухом из открытых окон. Единственный неприятный запах исходил от палочек, похожих на шпажки «Микадо», которые торчали из перевернутого янтарного флакона на комоде в прихожей. «C`edre du Fil de Fer» [12] значилось на этикетке, «home fragrance» [13] .
12
Кедр из проволоки (фр.).
13
Аромат для дома (англ.).
Вряд ли жилец этого дома был мертв продолжительное время.
Шефер встал и оглядел длинный коридор, в котором беспрерывно щелкал камерой полицейский фотограф.
Труп находился в сидячем положении в конце коридора, прислоненный спиной к стене, со слегка раскинутыми ногами. Тело было наклонено лицом к самому низу, так что видно было только лысину на макушке, обрамленную серебристо-седыми волосами средней длины. Кремового цвета костюм, который
Шефер покачал головой.
– Лестер, старый разбойник, – пробормотал он. – Кто же, черт возьми, сделал это с тобой?
Дверь за спиной Шефера была открыта, и он услышал шаги на лестнице.
В дверях появилась эксперт по профилированию и бывший полицейский психолог Микала Фриис. Светлые волосы были собраны в конский хвост, она была одета в узкие черные джинсы и черную футболку с вырезом бато, который подчеркивал ее загорелые плечи и ключицы.
Слова Бертельсена запоздалым эхом отозвались в голове у Шефера.
Микала Фриис остановилась на пороге и заглянула в прихожую.
– Что у нас тут? – спросила она.
– Обычная кровавая баня. – Шефер кивнул в сторону трупа и протянул ей пару латексных перчаток. – Ты войдешь?
Она взяла перчатки и улыбнулась.
– Я думала, мы встретимся в «Бистро Богема», – сказала она, имея в виду ресторан, расположенный наискосок от того дома, где они сейчас находились.
– Обед откладывается, – сказал Шефер.
– Да, я уже почти догадалась сама. Ты, видимо, сделаешь все что угодно, чтобы вернуть меня в полицию.
Хотя это была обычная шутка, в ней заключалось несколько больше, чем доля истины, и Шефер криво улыбнулся.
Еще год назад Микала Фриис числилась штатным сотрудником следственного отдела, а теперь по большей части занималась консультированием частных клиентов. Шефер убедил комиссара полиции выделить некоторую сумму на составление психологических портретов, чтобы в особо сложных случаях они могли привлекать ее в качестве консультанта, и использовал любую возможность, чтобы напомнить ей, что ее место – в полиции, а не среди спекулянтов недвижимостью и прочих придурков-финансистов. В своем деле она была лучшей в стране, и Шефер укорял ее, даже почти сердился на нее за то, что она оставила свой пост в полиции.
Он и подумать не мог, что она руководствовалась какими-то иными мотивами, кроме экономических.
– Я как раз собирался припарковаться перед рестораном, когда заметил здесь синие мигалки, – сказал Шефер. Ему тогда бросились в глаза офицер, стоявший на тротуаре перед входом в дом, и женщина, которую тот опрашивал – средних лет, в окровавленной одежде и с выражением застывшего ужаса в глазах.
Микала Фриис заглянула в коридор, вытянув шею.
– Ничего себе, тут сумасшедший дом, скажи?
Шефер кивнул.
– Его зарезали?
– Сейчас невозможно сказать. Пока он там сидит, повреждений не видно, а двигать тело до приезда Опперманна нельзя.
Судмедэксперт уже был в пути, и ему нужно было осмотреть тело, чтобы определить орудие преступления и сузить круг поисков преступника.
Микала Фриис прошла мимо Шефера и заглянула в первую из трех больших гостиных, выстроенных анфиладой. Стены и полы во всей квартире были выкрашены в белый цвет, и за исключением нескольких произведений искусства более авангардного направления, жилище украшали старинная французская мебель, церковные подсвечники, зеркала и декоративные элементы в стиле романтизма. От Копенгагена до Версаля далеко, но дух Людовика XVI жил в своих лучших проявлениях на этих трехстах квадратных метрах на углу улиц Греннинген и Эспланаден.