Питер Брейгель Старший

Львов Сергей Львович

Наследие Брейгеля было одним из важных источников Шарля де Костера во всем, что касается зрительной, красочной, пластической стороны его прозы. «Легенда о Тиле Уленшпигеле», проиллюстрированная рисунками, гравюрами и фрагментами картин Брейгеля (такое издание недавно вышло в Италии), создает эффект необычайной силы. Но, вероятно, возможен и обратный ход. Не будем, разумеется, полностью отождествлять детство Питера Брейгеля и детство Тиля Уленшпигеля. Вспомним просто, каким было детство Тиля!

Майские ясные утра, когда распускаются белые цветы боярышника, июнь, когда по ночам заливаются соловьи, а днем ветер несет над полями запах жимолости, гудят пчелы в ульях и падает первая скошенная трава; осень, когда желтеют

деревья, а на яблонях висят тяжелые краснощекие яблоки; зима, когда снег и град сменяют друг друга. И на фоне этой неторопливой череды дней обычное детство в обычном доме, где все много работают. Где в кошельке, повешенном на стену, часто не звенит ни одной монеты. Где игрушки мастерят из старого башмака. Где оловянная кружка — богатство, которым гордятся. Где себя считают богатыми, покуда в хлебном ларе есть лепешка, а в углу стоит мешок бобов да в кладовке припасена плошка с маслом. Где, чтобы были эти бобы и эта лепешка, отец и мать от зари до зари идут за тяжелым плугом или тащат по твердой земле борону с деревянными зубьями, песней помогая себе побороть усталость.

Таким было детство Тиля, пока в него зловещей черной нотой не ворвался кровавый указ Карла V. Таким же могло быть и детство Питера Брейгеля. Это не больше чем догадка, но не будем упускать ее из виду. Деревенская даль, простор поля и луга, тишина сельской дороги, угол крестьянского дома, раскидистые купы деревьев возникали на картинах Брейгеля даже тогда, когда его острее всего мучили мысли о трагизме окружающей жизни. Не были ли они отзвуком и воспоминанием поэзии его детства?

III

Один из исследователей творчества Брейгеля задает несколько вопросов, связанных с юностью художника.

Как проявилось впервые его дарование?

Кто покровительствовал ему?

Когда и при каких обстоятельствах Брейгель попал в Антверпен?

Другой исследователь продолжает этот список:

Какие произведения искусства мог видеть Брейгель в детстве?

Способствовало ли его раннее окружение художественным склонностям мальчика или подавляло их?

Кто направил его на дорогу творчества?

Когда это произошло?

Каждый из этих вопросов бесконечно важен для биографии художника, но всем им суждено оставаться без ответа. Даже гипотетического.

Не менее существенно было бы знать, где молодой Брейгель получил общее образование, у кого, как, чему и сколько времени он учился. Здесь догадки возможны.

Нидерланды XVI века — страна необычайно широкого распространения образованности. Уже более ста лет здесь существует Лувенский университет, устроенный по принципу старых университетов Европы. Со своими традиционными факультетами свободных искусств, юридическим, каноническим, медицинским и богословским — он был центром латинской образованности не только для Брабанта, но и для всей страны.

Однако университетов более старых и более знаменитых, с более многочисленными студентами и более прославленными профессорами в Европе того времени было немало. Не университет поражал воображение путешественников, писавших о Нидерландах XVI века, а великое множество школ. Они существовали не только во всех городах и городках, но даже во многих деревнях. Низшая, или приготовительная, школа была рассчитана на обучение в течение почти четырех лет. Вначале в ней заучивали главные молитвы, разумеется, по-латыни. Затем учились читать — по латинской же книге псалмов «Псалтыри». Читали по слогам. Писать тоже учились по слогам. Однако у любознательных даже в пределах этой школы была возможность получить больше знаний. Большинство нидерландских крестьян умело читать и писать. Это было по тем временам делом необычным для других европейских государств, что с изумлением, а нередко с негодованием, отмечают знатные приезжие из Испании. Грамотность крестьян тревожила испанские власти и инквизицию, они отлично понимали, как недалек путь от знаний к сомнениям, от образования к свободомыслию.

Нидерланды XVI века были, наконец, страной больших успехов книгопечатания, высоких, по меркам того времени, тиражей сравнительно дешевой книги.

Пусть у нас нет данных, что Брейгель получил большое систематическое образование. Но есть все основания считать, что он учился — может быть, в родной деревне, может быть, в соседнем городе Бре, — а первым его учителем, как у Тиля, наверное, был церковный причетник. Впоследствии Брейгель обогащал свои познания сам.

Почерк Брейгеля мы знаем. Он, к счастью, сохранился на полях рисунков с натуры — это твердая и четкая скоропись привычного к письму человека. Сохранились также подписи — названия под гравюрами Брейгеля. Подписи сделаны по-латыни. Они коротки, но все-таки показывают, что Брейгель имел познания в латыни. Да и как могло быть иначе! Она входила в его эпоху в начальные ступени образования. Сохранились сравнительно длинные подписи-сентенции, часто рифмованные, под другими гравюрами Брейгеля. Эти тексты не только гравировали, но и сочиняли специалисты по подписям, работавшие в лавке торговца гравюрами. И хотя Брейгель не делал этих подписей сам, он знал, разумеется, что написано под гравюрами по его рисункам. А это был довольно длинный и порою сложный латинский текст.

Брейгель был осведомлен в античной мифологии. Мифологические темы хотя и не занимают большого места в его творчестве, все же присутствуют в некоторых работах. Значительно больше произведений связано с Ветхим и Новым заветом. Среди них есть работы, навеянные текстами, которые сравнительно редко выбирались художниками его времени. Для этого надо было самостоятельно читать Библию. Следовательно, у художника было достаточно знаний для такого чтения. Все это позволяет думать, что крестьянский сын Питер Брейгель выучился в школе не только письму, чтению и счету, не только получил обязательные в те времена познания в религии, но приобрел некоторые основы латинской образованности, которую впоследствии расширил самостоятельным трудом.

Можно даже представить себе, какой была эта его начальная школа. Посмотрим на сатирическую гравюру, исполненную по рисунку Брейгеля. Она, как и многие другие работы Брейгеля, иллюстрирует сатирическое изречение: «Осла не сделаешь лошадью, даже в парижской школе». На школьной скамье — осел. Сияв очки, он безнадежно тупо уставился в ноты. Изображение не ограничивается прямой иллюстрацией к подписи. Мы видим класс, заполненный множеством учеников разных возрастов. Самый старший школьник с тоской выглядывает из-за решетки школьного карцера. Остальные ученики сидят на полу, некоторые вокруг учителя. В руках раскрытые буквари — видны крупно написанные буквы. Другие, пользуясь тем, что наставник не обращает на них внимания, озорничают: гримасничают и кувыркаются. Третьи зубрят. Наставник с пучком розог, воткнутых в поля шляпы, порет ремнем нерадивого школяра.

Как это обычно у Брейгеля, на гравюре реальные сцены школьной жизни совмещены с гротескными и фантастическими образами. Двое учеников сидят, как под крышей дома, под огромной шляпой с павлиньим пером; один залез в неизвестно как попавший в класс улей, а оттуда вылетает рой пчел; тела некоторых учеников перекручены, как у балаганных паяцев, исполняющих номер «человек без костей». Эти изображения несут дополнительный смысл, который трудно истолковать, о котором можно только догадываться. Распрямит эта школа скрученных или скрутит их еще сильнее? Когда всматриваешься в гравюру, то, несмотря на фантастичность некоторых ее образов, слышишь и разноголосый гул зубрежки, и нравоучительные рассуждения учителя, и плач наказываемого, и шепот подсказки, и шлепки ремнем.