Питер да Москва – кровная вражда
Шрифт:
– Мне бы не хотелось ссориться, батоно Шота. Слишком много нас связывает. Ты можешь обождать немного?
Шота выглядел слегка смущенным – весь его вид красноречиво свидетельствовал о том, что он очень сожалеет – всегда неприятно досаждать старинному другу.
– Я могу обождать нэделю…
– Ты ведь понимаешь, что сумма очень большая, а сейчас у нас нет свободных денег. Дай мне десять дней! – попросил Михалыч.
Шота отрицательно покачал головой:
– Нэт, нэделя. Даже это очень балшой срок. И потом, Михалыч, я устал заходить с севера, мнэ бы хотелось палучить
– Хорошо, все деньги ты получишь через три дня.
– Это мало, Михалыч. За эти нэсколько дней, что бабки у вас лэжали, набэжали кое-какие проценты. Мы бы хотэли получить и их.
Глаза старого Шота были необычайно добрыми. Возможно, в этом состоял секрет его обаяния. Где-то Михалыч понимал грузинского вора: случись такая ситуация с ним – он действовал бы точно так же жестко и непреклонно.
Небольшой низкий стол был заставлен яствами: посреди – бутылка дорогого коньяка, осетрина, черная икра, овощи, зелень. Но Шота отказался от коньяка и взирал на стол с таким кислым видом, будто вместо фаршированного перца и черной икры на нем лежал ворох раздавленных окурков. Михалыч слишком хорошо знал своего старинного друга. Шота не притронется к пище до тех самых пор, пока не услышит главного.
– Хорошо, ты получишь свой процент. Это будет по понятиям, – веско высказался держатель московского общака. – Думаю, братва поймет меня и не будет в обиде. А ты уж, батоно Шота, сделай милость, сам поговори с людьми – с Зарипом, с Кайзером и Тимой. Расскажи им, как дела обстоят, скажи, я обещаю все вернуть, и с процентами. Никуда деньги не денутся… Ты сумеешь им убедительно сказать, что Михалыч их не обманет. Никого никогда я не обманывал, ты же знаешь. Но ситуация оказалась совершенно стремная…
– Я знал, что мы поладим, – широко улыбнулся Шота. – Знаешь, Михалыч, что-то у меня в горле запэршило. А не выпить ли нам по малэнкой? – И когда была пропущена первая стопка, грузин признался: – Что-то я голоден. А нет ли у тебя на кухне, случаем, тарелки харчо, да такого, чтобы огнем во рту полыхало?
– Есть, – улыбнулся Михалыч. Он узнал прежнего Шота.
А за спиной грузинского вора по-прежнему возвышался детина с рваными ушами и перебитым носом.
Самым неприятным для Барона было не неожиданное известие о состоявшемся в Питере тендере и уходе флота на сторону, а утренний звонок Варяга, который вежливо поинтересовался:
– Как тебе спалось сегодня, Назар?
Хуже всего было то, что Барон не знал, что ответить Варягу: он почувствовал, как сухота охватила глотку, будто он слопал ведро сухого песка.
Пауза показалась Барону неимоверно долгой.
А Варяг торопил:
– Тебя паралич, что ли, разбил, Назар? Ну ладно, как соберешься с мыслями, так жду ответа!
Очень осторожно Барон ополоснул бокалом сухого вина пересохшее горло, выкурил сигарету, а когда посмотрел на свой «Ролекс», то обнаружил, что после звонка Варяга прошло аж три часа. Он поспешно стал нажимать кнопки на телефонном аппарате и замер, когда в трубке раздались длинные гудки.
– Да! – донесся до него голос Варяга.
– Владислав, ты уж извини, что я так… Сам понимаешь… таких ударов я еще не получал.
– Без лирики, Назар. Что хочешь? – Голос был строг до жути.
– Может, удастся опротестовать результаты?
– Каким образом?
– Вместо положенного срока тендер провели с нарушением графика. Списки участников не обнародовали. Все было проведено с вопиющими нарушениями…
– И кому ты будешь выставлять свои претензии? Чубайсу? – едко поинтересовался Варяг.
Барон как будто воочию увидел его кривую улыбку. Варяг не обладал громким голосом, не способен был нудно читать мораль, но зато умел так тихо и вкрадчиво сказануть, что жить после этого не хотелось.
– Может быть, ты знаешь, кто это нам натянул нос? Если так, то я с удовольствием послушаю твои соображения. Молчишь?
– Владислав, поверь, я сделал все, что было в моих силах. Просто обстоятельства оказались сильней меня.
– Хорошо. Предположим, ты найдешь этих людей. И что же ты им, интересно, такого собираешься сказать? Может, передашь от нас привет или пожелаешь успеха в бизнесе? Ты разочаровал меня, Барон…
– Влади…
– …ты потерял чутье. Разве не ты пришел к Михалычу с идеей прикупить «Балторгфлот»?
– Осознаю, моя вина. Но все дело в том, что…
– Разве не ты убеждал нас всех, будто компания сама свалится нам в руки?
– Все это мои слова…
– Что дело это верное и принесет нам гарантированную прибыль? А теперь что ты будешь делать – писать обстоятельное завещание? Хочу тебе сказать откровенно, Барон, ты и Михалыча, и меня лично подставил! У нас крупные убытки. И мне еще предстоит объясниться с людьми, которых я уговаривал вступить в долю. Или, может быть, ты сам желаешь объясниться с ними? С Шотой, с Закиром…
– Что ты мне посоветуешь, Владислав? – У Барона дрогнул голос.
– По совести?
– Мне бы хотелось на это надеяться.
– Если по совести… пусти себе пулю в лоб!
Телефонная трубка в руке издавала тонкие короткие гудки. Осторожно, как если бы он держал в руках фужер из тонкого хрусталя, Барон положил трубку на рычаг.
Глава 34
Принимай заказ!
Барон в последний раз окинул взглядом комнату. Сюда он больше никогда не вернется. Жаль! В кармане пиджака лежал авиабилет до Стокгольма. Полгода назад он купил на окраине шведской столицы небольшую виллу с видом на залив. И теперь собрался тайком рвануть туда – залечь на дно.
О своем внезапном отьезде он никому не сообщил. Даже своих телохранителей он сегодня отослал, отыскав для своего поступка вполне правдоподобную причину. Единственный человек, кто был в курсе его планов, – двадцатисемилетняя сожительница Клава, которая умела ладить с ним, даже когда он находился в самом дурном расположении духа. Клава была с ним уже три года.
Барон решил сполна наградить ее за долготерпение: они расписались три дня назад, а вчера он отправил ее в Швецию обживать новое гнездышко.