Питомник
Шрифт:
— Воры! Ограбили! Милиция!
— Ага, ищи их теперь, — радостно заметил кто-то. — Все, плакали ваши денежки, мужчина. Много было?
Ксюша потихоньку объезжала толстяка, пока тот проверял содержимое своей сумки, и уже почти объехала, когда востроносая ловко схватила ее за локоть:
— Куда?! Вот она, сообщница! Они целой бандой работают, да еще с ребенком, для отвода глаз, разве у честной женщины в наше время есть деньги на такую коляску?
Тут наконец явились два милиционера:
— Так, товарищи, в чем дело?
— Вот, мужчину ограбили, а девка сообщница, — затараторила
Ксюша остолбенела. Надо было что-то говорить, объяснять, оправдываться, но ситуация выглядела настолько дико, что она не находила слов.
— Пройдемте, девушка, и вы, гражданин потерпевший, пожалуйста, следуйте с нами. Так, кто тут у нас свидетель? Вы, женщина, тоже пройдемте с нами.
Через десять минут вся процессия входила в районное отделение милиции. Востроносая гражданка продолжала отчаянно верещать, толстяк замолчал, насупился.
В отделении Ксюша узнала, что в микрорайоне давно работает ловкая банда карманников и она, гражданка Солодкина, является долгожданной сообщницей воров. Первую часть этой информации Ксюша услышала от дежурного старшего лейтенанта, а вторую выкрикнула востроносая свидетельница, и обворованный толстяк с удовольствием это подтвердил.
— Сколько у вас пропало денег? — спросил дежурный.
— Все пропало, что было, — сообщил толстяк. — Вот, только мелочь на донышке. — Он отстегнул сумочку от пояса и высыпал содержимое на стол. Перед дежурным лежали ключи на пластмассовом брелке с розочкой внутри, какие-то таблетки, паспорт, карточка метро, горсть мелочи. — Было три тысячи рублей, точнее, три сто, полторы получки, понимаете вы? — грозно рявкнул толстяк. — Где они теперь, я спрашиваю? — Он потряс сумочкой у дежурного перед носом. — Сейчас деньги воровать — все равно, что в войну карточки!
— В прежние времена за такое сразу к стенке! — взвизгнула старуха, обращаясь к Ксюше. — Ну, что смотришь? Что глаза вылупила, воровка!
— Так, давайте-ка потише, гражданочка, — проворчал дежурный и взял сумку из рук толстяка. — Разрешите? А вот тут, гражданин, у вас еще отделение, на молнии, посмотрите, что там.
— Там пусто, я что, не помню, куда деньги клал? — Толстяк открыл молнию, и лицо его побагровело. — Странно… ничего не понимаю… — Он извлек плотную пачку сотенных купюр и уставился на них вытаращенными глазами.
— Ну вот, давайте пересчитаем, гражданин, — тяжело вздохнул дежурный.
Толстяк принялся пересчитывать дрожащими пальцами, наконец прошептал:
— Три тысячи сто…
— Значит, три тысячи сто было и столько же осталось, — удовлетворенно кивнул дежурный. — Интересный какой карманник у нас пошел. Перед девушкой извиниться не хотите? И вы, гражданочка, тоже, будьте любезны, принесите свои извинения, а то уж больно много вы здесь наговорили.
— Мне ее приятели чуть руку не сломали, и я еще буду извиняться?! — крикнул толстяк. — Я вот сейчас в поликлинику обращусь, там сделают рентген, может, вывих у меня или вообще перелом, почему я должен извиняться? Безобразие!
— И все-таки вы извинитесь, гражданин, — металлическим голосом произнес дежурный. —
— Вы мне не тычьте! Да я… да вы… безобразие! И не буду я извиняться, нечего мне извиняться! — бормотал толстяк, сгребая со стола свое хозяйство.
Старуха тоже извиняться не собиралась, подняла такой визг, что ее вывели на улицу под руки, и долго еще у всех звенело в ушах.
— Я могу идти? — тихо спросила Ксюша. — Верните, пожалуйста, мой паспорт.
— Ксения Михайловна, что у вас случилось? Почему вы кричали и звали на помощь? — спросил кто-то у Ксюши за спиной.
Она обернулась и увидела молодого человека в форме с ее паспортом в руках.
— Верните, пожалуйста, паспорт. Мне надо идти, — произнесла она, чувствуя, что сейчас опять заплачет.
— Капитан Мельников, — представился молодой человек. — Паспорт, пожалуйста, возьмите, но я попрошу вас задержаться и ответить на несколько вопросов. Не волнуйтесь, это не займет много времени.
Олег валялся на тахте в столовой перед телевизором, рядом на полу стояла пепельница, наполненная окурками. Раиса застыла в дверях, скрестив руки на груди. Было так накурено, что у нее запершило в горле и слезы выступили.
— Хоть бы окно открыл, проветрить, — сказала она откашлявшись. — Есть будешь?
— Нет.
— Может, чаю выпьешь? — Она прошла через столовую, с треском распахнула окно.
— Отстань, а? И закрой, комары налетят.
— Ничего, я сейчас спиральку подожгу. Ты бы жене позвонил, нельзя же так, в самом деле. Устроил здесь бардак, прости Господи, девок пригласил неприличных. Ну какая нормальная жена такое вытерпит? Другая на ее месте тебе бы глаза выцарапала, вот что. Позвони, попроси прощения.
— Обойдется, — рявкнул Олег и закурил очередную сигарету.
— Чего ж ты женился на ней, если совсем не любишь?
— Слушай, ну что ты ко мне пристала? — Олег резко сел, спустил на пол ноги в грязных носках. — Что ты душу из меня тянешь, а?
— Не ори! Я живой человек, не могу все время молчать и обслуживать вас, как робот! Мне ребенка жалко, и, между прочим, не только Машу. У тебя, Олег, есть еще одна дочка, ей сейчас уже лет четырнадцать. Ее Оленька родила, а ты небось и не видел ее ни разу в жизни. Я, старая дура, хоть и не виновата в этих ваших грехах, а все равно чувствую себя сволочью последней, потому что столько лет молча наблюдала и не вмешалась ни разу. — Она выпалила это на одном дыхании, покраснела и зажала рот ладонью.
Несколько секунд Олег молчал, глядя на Раису с такой тупой тоской, что она испугалась. Вдруг из-за ее срыва он, обалдуй несчастный, что-нибудь с собой сделает? Дрыхнет целыми днями, валяется на тахте, курит так, что все вокруг насквозь провоняло дымом. Это не просто безделье, это что-то психическое у него, депрессия, похоже.
— Пятнадцать, — произнес он наконец и слабо, странно улыбнулся.
— Что? — тревожно переспросила Раиса.
— Люсе шестого числа исполнилось пятнадцать лет.