Питомник
Шрифт:
— Почему ты выбрала именно его?
— Видела, как он доставал пачку денег, хотел купить платок или матрешку, но потом раздумал, убрал назад, в карман.
— Поклянись, что это в первый и в последний раз.
— Конечно, сестренка. Я знаю, брать чужое нехорошо.
Принесли горячее. Котлета по-киевски полностью оправдала надежды, все было как на картинке в старой кулинарной книге. Сестры ели не спеша, пробовали друг у друга, смаковали каждый кусочек. На десерт они заказали по фруктовому салату и по куску горячего яблочного пирога, потом выпили кофе, расплатились, вышли на улицу. Фотограф
— Что с тобой? — испугалась Света. Ира смеялась. На нее напал неодолимый смех, до слез, до икоты.
Судебный медик в своем заключении сообщал, что смерть Коломеец Лилии Анатольевны наступила в результате ножевого ранения в сердце. Правда, это ранение, как и все прочие, было нанесено не широким кухонным ножом, который валялся на полу рядом с трупом. У орудия убийства форма клинка напоминала самодельную заточку. Впрочем, эксперты не настаивали на этом, только предполагали. Возможно, убийца действовал ножом промышленного производства типа кортика с узким ромбовидным лезвием.
Никакого клофелина, никаких наркотиков, ядов ничего, что могло бы обездвижить убитую, лишить ее возможности сопротивляться и кричать, в организме не нашли. Вообще, Коломеец Лилия Анатольевна при жизни отличалась крепким здоровьем, не курила, не употребляла спиртного.
— В наше время редко попадаются такие здоровые люди. Удивительно чистый организм, могла бы жить еще лет пятьдесят, — хмуро сообщил судебный медик Илье Никитичу, — однако я не понял, что же вам не ясно?
Он собирался домой, очень устал, думал о том, что впереди два выходных, и стоит ли поехать на дачу сегодня или лучше провести вечер дома в одиночестве, поваляться на тахте перед телевизором с банкой холодного пива и пакетом соленого арахиса, а на дачу отправиться завтра с утра пораньше. Очень уж не хотелось после длинной муторной рабочей недели сразу, без передышки, попадать в свой семейный муравейник, на тесные шесть соток, где придется копать огород, что-то пилить, чинить и активно общаться с тещей. Он уже окончательно решил подарить себе тихий, спокойный вечер перед телевизором, когда увидел в коридоре у раздевалки следователя Бородина, маленького, толстенького, с седыми аккуратными бачками вдоль круглых щек, в светлых брюках и трикотажной рубашке в полосочку. Бородин держал в руках папку с документами и виновато улыбался.
— Простите, я понимаю, вы устали и собирались идти домой. Я не отниму у вас много времени. Вы вот здесь не указали, имелись ли еще какие-либо повреждения, кроме ножевых ранений.
— Правильно, не указал, — буркнул эксперт, — не было ничего, кроме ножевых. Я же вам только что объяснил, очень здоровая, крепкая женщина.
— Вы меня не поняли, — грустно покачал головой следователь, — я хочу выяснить одну простую вещь. Перед тем как бить ножом, ее могли как-то отключить?
— Там все написано! В крови ничего нет.
— Ничего нет, — вздохнул Бородин, — значит, она умерла моментально?
— Ну а как еще умирают при ножевом ранении в сердце?
— Не знаю. Я не специалист. Специалист вы,
«Гвоздь в заднице, вот что тебя беспокоит, — подумал эксперт, — будь ты помоложе да понахальней, послал бы я тебя с большим удовольствием. Две вещи тебя спасают, старший следователь Бородин, возраст и вежливость».
— Кирилл Павлович, могла она кричать и сопротивляться или нет? — настойчиво повторил Бородин.
— Разумеется, могла, — буркнул эксперт, — человеку свойственно кричать и сопротивляться, когда его режут.
— Нет, я имею в виду, у нее было время, хотя бы несколько секунд, или она умерла моментально?
«Елки зеленые, — простонал про себя эксперт, — он отвяжется когда-нибудь?»
— Ну, было, и что? Что это меняет? — произнес он с вызовом. — Да, у нее была минута точно. А может, и больше. В принципе удар в сердце сам по себе не являлся смертельным, там задет только правый желудочек, но если учесть, сколько всего ножевых ранений, то картина абсолютно ясная. Все?
— Почти все, — смиренно кивнул Бородин. — Однако представьте эту абсолютно ясную картину, восемнадцать ножевых ранений. Жертва — здоровая молодая женщина, не пьяная, не под наркотиком, не парализованная. Может такое происходить в полной тишине? Могли ее убивать шепотом и на цыпочках?
— Как это? — эксперт поморщился и тряхнул головой.
— Стены в доме очень тонкие, а соседи ничего не слышали, — объяснил Бородин с легким вздохом.
— Так, может, их дома не было?
— В том-то и дело, что были.
— Ну, не знаю, телевизор смотрели, радио слушали, спали в конце концов. Ну, чего вы от меня хотите? Я свое дело сделал, заключение написал, там все подробненько…
— Я хочу, чтобы мы вместе посмотрели еще раз, не осталось ли на теле следов какого-нибудь предварительного оглушающего удара, по голове, например, или по шее.
— Ну, давайте, давайте посмотрим, — сдался эксперт, — честное слово, не понимаю, зачем вам это.
Он курил у подоконника и матерился про себя, пока Бородин разглядывал голову и шею трупа. Он знал совершенно точно, что никаких внешних повреждений, кроме восемнадцати колотых ран, на теле не было и быть не могло. Он ведь тоже не вчера родился и на своем веку перевидал насильственных, трупов сотни три, не меньше. Как правило, если человека режут, его перед этим не душат. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
— Кирилл Павлович, можно вас на минуту? — тихо позвал его Бородин. — Вот, взгляните сюда. Что это, как вы думаете?
Пухлый палец указывал на продолговатое темно-красное пятно на шее. Эксперт несколько секунд молчал, наконец тяжело вздохнул и произнес, покосившись на следователя:
— Ну, допустим, кровоподтек.
— Допустим или точно?
— Послушайте, я не понимаю, вы что, настаиваете на дополнительной экспертизе? — повысил голос Кирилл Павлович. — Тогда давайте оформлять все, как положено.