Шрифт:
Дональд Уэстлейк
Пижон в бегах
Вечер тянулся долго, как всегда бывает по вторникам. Последним номером программы были "Сокровища Сьерры", а парочка поклонников Богарта найдется везде. По правде сказать, я и сам его поклонник, а посему решил, что не буду закрывать лавочку до конца фильма, а потом запру заведение и отправлюсь наверх, на боковую. Время близилось к двум часам, и у меня осталось только двое посетителей, оба завсегдатаи. Оба сидели за стойкой. Оба пялились в телевизор. Оба тянули пиво. Я стоял в дальнем конце стойки, сложив руки поверх белого передника, и тоже
Мое имя - Чарльз Роберт Пул. Все зовут меня Чарли. Чарли Пул. Ну вот, теперь и вы знаете.
"Сокровища Сьерры" кончились тем, что полицейский уложил Богарта выстрелом в спину, и развеселая компания Иды Люпин больше не могла строить ему козни. Я произнес:
– Ладно, господа, пора допивать. Спать что-то хочется.
Эти двое были нормальными парнями, не то что иные из тех, которые заглядывают по выходным и хотят, чтобы ночь никогда не кончалась. Они допили пиво, сказали: "Спокойной ночи, Чарли", и вышли вон, сделав мне ручкой.
Я помахал в ответ, тоже пожелал им доброй ночи, сполоснул их кружки, поставил на сушилку, и тут дверь открылась снова. Вошли двое парней в костюмах и пальто, застегнутых на все пуговицы. Было видно, что они в белых сорочках и при галстуках. Нечасто узришь такое в баре в Канарси в половине третьего ночи со вторника на среду.
Я сказал:
– Извините, господа, мы закрываемся.
– Все в порядке, племянничек, - отозвался один из парней. Они подошли к стойке и взгромоздились на табуреты.
Я воззрился на них. Оба разглядывали меня и ухмылялись. На вид крутые ребята. Я узнал обоих - это были дружки моего дяди Эла. И тот и другой уже заходили ко мне, оставляли либо забирали когда сверток, когда какую-нибудь записку.
– Ой, а я-то вас поначалу и не признал, - сказал я.
Тот из них, который взял на себя ведение переговоров, ответил:
– Так ты нас знаешь, не правда ли, племянничек? Я хочу сказать знаешь в лицо. Я прав?
Это их "племянничек" было чем-то вроде шутливой подначки. Дружки дяди Эла все время так меня называли. Это значило, что я не считаюсь настоящим членом организации и имею работу лишь благодаря дядюшке Элу, а без него, вероятно, подох бы с голоду. Я понял, что имел в виду этот парень, когда назвал меня "племянничком", но ничуть не обиделся. Во-первых, эти двое, как и другие ребята из организации, были крутыми парнями, подлыми и мерзкими злодеями. Во-вторых, против правды не попрешь, а это была правда: лень раньше меня родилась, и вот уже двадцать четыре года я живу лодырем. И давно отдал бы концы, не будь дяди Эла и этой работы в баре. Так зачем лезть в бутылку только потому, что человек называет тебя "племянничком"?
Поэтому я просто сказал:
– Конечно, я вас знаю. Вы уже как-то заходили.
Второй парень процедил:
– Слышь, он нас знает...
– Как не знать, - ответил первый.
– Мы уже как-то заходили.
Жизнь вечно подделывается под искусство. И все же я готов был биться об заклад, что ни один из них никогда не читал Хемингуэя.
–
– спросил я, надеясь, что они просто принесли какой-нибудь сверток для передачи и сейчас уйдут. Я устал. Кабы не эти "Сокровища Сьерры", я прикрыл бы лавочку уже в час ночи.
– Да уж кое-чем можешь, племянничек, - ответил первый.
– Ты можешь услуги ради взглянуть на эту штуку и сказать, как она тебе нравится.
Он полез в карман пальто, извлек оттуда маленькую белую картонку, похожую на визитную карточку, и положил её на стойку, прихлопнув ладонью. Потом убрал руку.
– Ну, как она тебе?
– спросил он.
На карточке было мое имя и что-то похожее на чернильную кляксу.
– Ну-с, и что же это такое?
– спросил я.
Парни переглянулись. Второй сказал первому:
– Он что, разыгрывает нас?
– Не знаю, - ответил первый и посмотрел на меня как-то уж очень недоверчиво.
– Ты не понимаешь, что это за штука?
Я пожал плечами и покачал головой, переводя взгляд с карточки на их физиономии и обратно. Я едва сдерживал улыбку: мне казалось, что это какой-то розыгрыш или что-нибудь в этом роде. Все дружки дяди Эла считают своим долгом время от времени прикалывать меня - никчемного лодыря, дядюшкиного племянничка. Ну да приходится с этим мириться, если хочешь мягко спать.
Первый посидел с минуту, потом покачал головой и сказал:
– Он не знает. Ей-богу, не знает.
– Вот это племянник, в натуре, - проговорил второй.
– Племянничек, да ты всем племянничкам племянничек. Всех племянничков в мире собрали и сплемянили из них тебя, ты это знаешь?
– В чем тут юмор?
– спросил я.
– Сдаюсь. Говорите отгадку.
– Юмор, - сказал второй. Он произнес это слово так, будто ему не верилось, что происходящее вообще возможно.
Первый постучал по картонке. У него были толстые пальцы и грязь под ногтями.
– Это метка, племянничек, понимаешь?
– сказал он.
– Черная метка, и помечен ею ты.
– Он до сих пор ничего не понимает, - подал голос второй.
– Нет, веришь ли, он до сих пор ничего не фурычит.
– Зафурычит, - ответил первый. Он быстро сунул правую руку за пазуху пальто и достал пистолет - здоровенный черный угловатый блестящий пистолет, из дула которого веяло смертью. И дуло это смотрело прямо на меня.
– Эй!
– воскликнул я и, кажется, вытянул руки перед грудью, будто защищаясь. Подсознательно я все ещё был убежден, что это - розыгрыш и парни пришли сюда попугать племянничка. Поэтому я и сказал: - Эй! Ты что, хочешь ранить кого-нибудь?
– Открывай кассу, - велел первый, по-прежнему держа меня на мушке. Вся штука в том, что это должно выглядеть как ограбление, понимаешь? Уразумел, о чем я, племянничек?
– Не уразумел, - проговорил второй.
– Ничего он не уразумел.
– Совершенно верно, - сказал я, как бы давая им возможность объяснить мне, что к чему.
– Ничего я не уразумел.
– Эта метка означает, что тебе крышка, - заявил первый.
– Твоя песенка спета. Иди открывай кассу.
– Шевелись, шевелись!
– поторопил меня второй.
– Племяннички должны быть послушными мальчиками.