Плацдарм [трилогия]
Шрифт:
Бывшая ярмарка выглядела, как кошмарный сон свихнувшегося палача…
Многих - даже и аборигенов - начало жестоко рвать.
Положение лежавших трупов указывало, что нападение было совершено на спящих людей. Среди тел виднелись перевернутые котлы у еще тлеющих костров, дорожные мешки, шапки, посохи, женские шали.
Тот тут, то там лежали в пыли и крови истерзанные останки женщин, и при мысли об их участи становилось плохо.
На самом краю котловины нашли труп мальчика лет шести, заколотого копьем в то время, когда он, видимо, убегал. Его белая длинная
Сказать сразу, сколько человек тут полегло, было сложно.
Бобров сел на пригорок, тупо глядя на окружающее. Он был как бы в оцепенении, ничего не чувствовал, ни о чем не думал.
Взгляд его уперся в разгромленную стоянку какой-то кочевой семьи.
Нападавшие, видать, были склонны пошутить - поубивав взрослых, они поймали сына несчастных и окунули его головой в котел, где в кипящем масле жарилась баранина.
И земляне и туземцы стояли, опустив руки, отрешенно разглядывая истерзанные останки. Все они были закаленными бойцами, но никогда еще не сталкивались с такой звериной жестокостью.
Краем глаза Глеб видел, как по щекам снайпера Непийводы, имевшего семнадцать зарубок на прикладе, текут слезы. Анохин стоял, не двигаясь, словно каменное изваяние, его побелевшие губы были плотно сжаты, вены на висках набухли, а ноздри раздувались, словно у хищника, почувствовавшего жертву.
Пришла в голову жуткая и неуместная, как будто отстраненная мысль, что вот тут, здесь и сейчас они видят этот мир таким, каков он есть на самом деле.
В здешних легендах цари, вожди и великие герои бахвалились тем, что кровь убитых ими врагов «реками текла в долину», а отрубленные головы валялись на поле битвы, как «копны хлеба». Об уничтожении вражеских городов говорилось так: «С восходом солнца, когда их земля раскалялась, я вспарывал беременным животы, протыкал тела слабых, сильным перерубал выи… Их кожей я покрывал столбы, одних пригвоздил я к стене, других посадил на кол».
Вспомнились зачитывавшиеся Лыковым на политинформациях трофейные летописи, где властелины Сарнагарасахала привычно хвалились:
«Я сжег три тысячи пленных. Я вырвал языки тех, нахальные уста которых говорили дерзости против господина моего Шеонакаллу, моего бога, и которые против меня задумали злое. Остальных людей живьем принес я в жертву. Их изрубленные тела скормил собакам, свиньям и волкам и насытил нетварей своих их детьми».
Это мир, где осажденные перед последним штурмом бывало сами убивали своих близких, чтобы избавить их от худшей участи.
Но ничего не поделаешь, это теперь их мир.
О том, чтобы тотчас же двигаться дальше, речи и не было.
Войско землян остановилось, и в командирской машине прошло оперативное совещание с участием немногих уцелевших местных жителей.
Из их сбивчивого рассказа выстроилась следующая картина.
В последние месяцы бывшие разбойники, мелкие скотокрады, занимавшиеся ранее грабежами и убийствами, объединились в отряды, наводившие ужас на всех, за кем не было сотни луков или крепкой стены. Но шайка, что
Вконец обнаглевшие головорезы злодействовали в Римире не только ночью, но и средь бела дня.
Моральный дух упал ниже некуда, купцы бросали дела.
И вот третьего дня пять сотен вооруженных всадников ворвались в город с западной стороны, перерезав или подкупив гарнизон главных, Соляных ворот.
Убив всех, кто попался под руку, и разграбив все, что можно, головорезы так же быстро убрались, возможно, прослышав о приближении землян.
При этом они угнали лошадей и взяли лишь золото и самую легкую и ценную часть добычи.
Все остальное - шерсть, воск, кожи, ткани, зерно было сожжено прямо в складах.
Напоследок слово взял старший магического прикрытия рейдгруппы, шаман Румтар.
По его словам, среди нападавших было несколько весьма сильных колдунов, причем именно магов, а не шаманов.
– Георгий, - обратился Бобров к Анохину после совещания, - ты не думаешь, что это они… нас предупреждали? Дескать, не суйтесь не в свои дела, а то и с вами будет то же самое.
– Вряд ли… - пробормотал капитан, отхлебывая новую порцию самогона из фляги.
– Скорее, просто хотели уничтожить местную торговую точку. У Римира старые терки с… со многими. Хотя… все может быть.
Как ни кипели яростью бойцы, о немедленном преследовании злодеев речи быть не могло.
Прошли почти сутки с тех пор, как разбойники бежали прочь.
Всадник с двумя-тремя запасными конями уходит за это время при удаче на полторы сотни верст.
Кроме того, совершенно непонятно, куда они могли уйти. Отыскать их в степи без воздушной разведки и думать было нечего.
Конечно, в другой ситуации можно было бы провести полноценную облаву, разделив рейдгруппу на мелкие патрульные отряды, но сейчас это было невозможно.
Попутно выяснилось еще одно невеселое обстоятельство. По плану предлагалось оставить заправщики в Римире под минимальной охраной, чтобы не жечь даром топливо и на обратном пути воспользоваться запасами горючего.
Но теперь придется их тащить с собой, вводя возможных врагов в искушение долбануть фаерболом по цистернам.
С тяжелым сердцем покидали они опустошенный Римир.
Колонна шла почти до полуночи, при свете фар. Сделали только две короткие остановки, дожидаясь возвращения разведдозоров, посланных вперед.
Под утро степь затянулась туманом.
Тонкими заунывными голосами, подражая вою степных волков, перекликались расставленные вокруг бивуака посты.
Высоко над головой еще виден был ковш Большой Медведицы, которую тут называли Кибиткой, и рядом с ней Малой, Кобылицы. А впереди над синевшими вдали вершинами гор Летящего Льва уже засветлела полоска слюдяного цвета. Быстро набухая, она плыла навстречу, смывая с небосклона звезды. И словно раздуваемые кем-то языки пламени в костерке, над грядой увалов затеплились первые отблески зари.