Плацдарм [трилогия]
Шрифт:
Читтак Бровченко не рассердилась - сама такой когда-то была!
Коолат немедля отослал юнца в большой дом за кумысом, сам расстелил перед гостями скатерть, а затем принялся вспенивать ковшом появившийся в большой чаше освежающий напиток. На Читтак он не решался больше взглянуть, робел, словно на нем висела вина перед ней. Его жена, наоборот, задрав свой короткий носик, вышла из юрты, давая знать, что и не подумает пресмыкаться перед всякими городскими, а ты, мол, крутись, если желаешь, перед ними как шут!
Читтак подумала о том, что Коолата
Пока. Погладила себя по округлившемуся животу и улыбнулась. Недолго ждать уже осталось.
А ведь когда-то она мечтала родить сына Коолату. Подумала об этом без капли сожаления. Что прежние мечтания девицы? Песок под ногами женщины. Она шагает, нисколько не утопая в нем, дыша новыми желаниями. Да и Коолат уже совсем другой - потяжелел, к усам разрослась борода, морщины у рта, вроде и ростом стал ниже.
– Юх, значит, едете к родным… Что слышно в Тхан-Такх? Зарежем барана, погостите!
– вот и все, о чем говорил.
Внутренний голос стал нашептывать Читтак, слегка унимая волнение.
Все говорят о любви, но смысл ее сводится к тому, что любят не человека, а то удовольствие и ощущение, которое другой человек получает от него. И это вовсе не любовь к самому объекту любви. Очень большая разница в таком чувстве. Ни с чем не сравнимая разница. Человек любит до тех пор, пока что-то получает. И если что-то отдает, то обязательно требует взамен. Но как только объект любви перестает давать то, что он ожидает, то и любовь куда-то таинственным образом исчезает.
Так и случилось с Читтак и ее бывшим женихом, в дом к которому сейчас заглянула вся ее семья. Ей вспомнилось сватовство Коолата, которое закончилось, так и не успев начаться.
– Свадьба - серьезное дело… - отрезал отец.
– И прекрати нудить!
– громко гаркнул он на Читтак.
– Бери вот пример со своей матери. Спокойно выходила замуж, не ноет, не стонет, вопросов дурацких не задает всю нашу семейную жизнь и ни о какой такой любви и не помышляет!
– Но… - попыталась объяснить она.
– Хватит!
– Терпение отца истощилось, и он уже собирался сорваться на дочь, но тут в дверь постучали сваты, и Читтак решила отказать жениху.
Решение было принято сиюминутно. С тех пор прошло несколько лет, но она ни разу не пожалела об этом.
Она встала и вышла из гостеприимной юрты подышать некогда родным воздухом.
На горном склоне пятеро всадников и всадниц - не более чем муравьи, а в могучих травах Раала-аайского высокогорья и не видны стали вовсе.
Темнело, и она поторопила мужа, пора было продолжать путь.
Миновали изъеденное пещерами ущелье, проезжали меж скал, нависавших над ними, как верблюжьи горбы, объезжали валуны, отглаженные ветрами…
Здесь, у самых вершин Раала-аая, Читтак, как никогда до этого часа, осознала, что все волнения и воспоминания
Весь Раала-аай в лучах заката видит струною вытянувшаяся Читтак: несутся, вскидывая гривы, с ржанием и рыком кони вдоль волн хрустальных озера Маркаколь, кормят кобылицы жеребят, влекут их за собой на горные луга, пылают красно лисьи шапки табунщиков.
Слышен брех собак и блеянье овец в загонах близкого аила. Козлята жалобными голосами своих мамаш рогатых вызывают. В небе звенит жаворонок. А у земли стрижи летают - прямо над головами. Подгулявшие косцы запели с переливами старую песню:
Полюбилась мне молодая вдовица,
Полюбилась мне и ее сестрица:
Всюду пред собой вижу их лица -
Справа и слева.
Я стою меж них и изнемогаю:
Больно хороши и спереди, и сзади,
Нежны душой и стройны станом,
И с большим приданым!
Та и другая.
Долго я бродил в тоске во лесах дремучих,
Где в глуши живут дикие звери -
Все равно никак не могу решиться: кто из них лучше?
Остаются мне все равно по нраву
Та и другая!
Я искал ответ на эльгайских кручах,
На ветрах гадал и на быстрых тучах,
Я просил совета даже у змиев шипучих,
Кто из них лучше?
С мукою в душе и с огнем в чреслах,
Я пришел домой, а мои девицы
Замужем обе…
Невесть откуда вылетел на жеребце с развевающимся хвостом мальчишка, увидел Читтак со спутниками и, развернувшись, рванул к аулу.
– Дяденьки подъезжают! И Читтак с Марикк с ними!
Услышав долгожданную весть, старейшина встрепенулся и суетливо принялся мотаться по комнатам, восклицая:
– Эх! Дождался!
А у окна баба раскудахталась:
– Вот появились! Четыре человека! Нет… пятеро… две женщины…
Аксакал, услышав о дочерях, не в силах был уже усидеть, словно в бок его толкнули.
Мечта аксакала Хоррисана увидеть старшего зятя с внучкой и дочерью уже сбылась, и он уже ставил белую юрту для молодоженов. Девочек он не видел с того дня, как Читтак уехала с мужем, решив забрать с собой и Марикк. Припоминая известную поговорку о том, что даже к шестилетнему ребенку, ежели он приехал издалека, хозяин, пусть он и старик, обязан выйти навстречу и первым поприветствовать его, старейшина Хоррисан решился выбраться из дома и встретить гостей, как полагается.
Вышел, а они в ту же минуту скопом подъехали.
Первым спрыгнул, ловко, почти как настоящий кочевник, Бровченко, поздоровался и, указывая на последовавшего за ним Коркунова, представил его:
– Вот ваш второй зять. Зовут его Коркунов.
– Йо, как поживаешь, дорогой?
– произнес оторопевший аксакал.
За мужем, ведя с собой дочку, подошла к отцу Читтак и протянула к нему руку.
– Это ты, Читтак, дорогая?
– Голос аксакала дрогнул, глаза намокли.
Глубоко вдохнув, едва смог удержать слезы. Читтак стояла печальная, не поднимая глаз.