Плацдарм
Шрифт:
Больше того, как она узнала, до появления на Аргуэрлайле по-настоящему воевали только четыре десятка человек из без малого трех тысяч. Причем командующий кавалерией сотник был призван из отставки, потому что конницы в армии землян не было уже почти три десятка лет (что непонятно) и никто не умел водить ее в бой (что, в данном случае, вполне понятно).
Женщин-воинов не было вовсе. Правда, несколько женщин все же служило в этом войске, но то были лекари, носившие такую же форму, как и обычные солдаты и командиры. Это удивляло Дарику —
«Учуяла» Дарика и десятка три воинов, в которых даже ее крошечное магическое чутье определяло людей, отправивших на тот свет немало врагов.
Но то были не настоящие солдаты, а мастера тайных убийств, поджогов, скрадывания и ночных атак — молчаливых и беспощадных. Иными словами, кто-то вроде ньинч-ча — Вестников Смерти, людей, которых любой нормальный человек сторонится, а истинный воин — презирает. В глазах их нет-нет, да и мелькало то жестокое самодовольство, что отличает подобных людей. А между собой они, как и истинные ньинч-ча, поддерживали отношения темного братства. При этом, как и лекари, носили обычные зелено-желтые одеяния (но с темно-синими метками), и никто тут не возмущался этим. Больше того, настоящие воины даже отдавали им честь.
Всякий раз при виде их Дарика старалась уйти подальше.
Сотня, в которую определили девушку, отчего-то сразу пришлась ей по сердцу. И ассаардар, как раз один из тех четырех десятков, которым уже довелось побывать в пекле боев, и его помощник. (Как выяснилось потом, оба командиры прежде сражались в одной тысяче в каком-то «Афгане»). Но больше всего, конечно, приглянулся Дарике молоденький сотник, под чье начало отдали девушку.
Ар-тем.
В этом имени слышался стук лошадиных копыт и шум падающей воды, вой ветра и трепетанье полога кибитки — все, что так мило душе каждого истинного степняка.
Тоненький и стройный, как тростинка, желтоволосый, словно цветок багульника.
Когда ассаардар Мак-кев торжественно вложил руку Дарики в небольшую, но крепкую длань сотника, по телу девушки прошла странная волна. Юная шаманка сперва даже не поверила своим ощущениям. Ибо подобное, как слыхала она от своих наставников, случается либо тогда, когда встречаешь истинного Учителя, либо…
Заставила замолчать затрепетавшее робкой птахой сердце.
Поживем, увидим.
Аргуэрлайл. Год Синего Ветра. Месяц Первого Урожая, шестнадцатый день
Восточные Пределы. Область народа наев
Костюка разбудило утреннее солнце, пробившееся сквозь коровий пузырь окошка. Он открыл глаза, уже зная что увидит.
Стены из толстых бревен, а пол — из тесанных брусьев скрепленных медными скобами. Вдоль стен лежаки нар, а в углу занавеска — за ней обретались незамужние девицы и старые вдовы.
Не нашедшие мужей молодые вдовы помещались в общинной половине жилья, вместе с семейными парами, и он сам видел, как исполнив
Такие уж порядки были тут, в поселении Ирколи-Яхх, вотчине цана Йонго.
Деревянная крепость была густо застроена внутри.
Кроме усадьбы цана, и жилых домов тут были общинные амбары, кумирня, и большое здание для собраний.
Возле кумирни в священной сокровищнице лежала казна этого племени — пушнина, слитки серебра, дорогое оружие, металлическая посуда большие бронзовые котлы.
Подумав, Костюк стал вспоминать — что ему удалось выяснить насчет местного владыки — цана.
Местный князек похвалялся, что его великий предок Гхуш-Сон, трижды сражался с самим Владыкой Нижнего Мира, и только однажды потерпел поражение. После чего был, правда, съеден оным Владыкой.
Местные владыки-цаны, и их младшие собраться — богатыри, не могли даже женится на простолюдинках. Это считалось не просто зазорным, а просто немыслимым.
Лишь дочь вождя или другого богатыря была достойна его.
Одна из легенд гласила, что один из богатырей, которому оскорбленная чем-то жена подложила вместо себя служанку, в ярости отсек себе детородный орган, оскверненный соитием с холопкой.
У каждого был шелковый пестрый платок, которым они обвязывали голову, отчего слегка напоминали пиратов. На поясе висел длинный меч, боевой нож, и два ножа поменьше — для скальпирования врага, и вырезания у него сердца и печени. У некоторых все это дополнялось боевым топором.
Обитали тут не только само собой витязи и цаны, но и рабы.
Рабы готовили еду, подавали на стол кушанья на пирах, заготовляли дрова и пасли лосей, и даже выполняли поручения хозяев — к примеру созывая народ на собрание. Сам народ — простые общинники, жили в полуземлянках за стенами города, пахали скудную почву, охотились и ловили рыбу.
Жили скудно — хлеба на горных, продуваемых ветрами пашнях вызревало немного. Они обдирали кору с дерева, затем острым ножом срезали нижний слой лыка, сушили его и толкли, в муку, которую затем пускали на лепешки.
Его домохояином, к которому цан определил Алексея на постой, был старый уже охотник-медвежатник Вирама.
И любимым его занятием в свободное от дел время, было поговорить о медведях.
Вот и сейчас, подав Алексею чашу с вяленым мясом — правда не медвежьим а кабаньим, он принялся за рассказ.
Медведь тварь умная. Вот говорят старики, что когда к примеру, колоду с медом находит, то, чтоб перевернуть, находит лесину подлиннее, и под нее подсовывает. Пчелы наружу вылетят — а медведя рядом-то нет!
Или вот что говорят — когда он замечает место для берлоги, значит, то знаки там особые ставит — когтями. И по знакам этим другие медведи вроде как понимают — чье это место. Если сильного — уходят, а если слабейшего — себе забирают.
А если пойдет за ягодой, то колоду берет — болотные кочки уминать.