Плач домбры

Хакимов Ахияр Хасанович

Помолчали. Шамилов решил зайти с другого боку.

— В ауле-то уже обвыкся, по Одессе не скучаешь? — спросил Шамилов, подвигая чашку к гостю.

— Ых-хым… — сказал Гата. По ответу было видно, что краткий жест он ставит выше любого красноречия.

— И мне так показалось. Пусть там из серебряной тучи золотой дождик льет, а на родине лучше. Где тот край, чтобы с Куштиряком сравниться? А вот мои сыновья не поняли, уехали, недотепы… Что вернулся, за ответственную работу взялся — похвально. А как насчет женитьбы? Не намереваешься?

От куштирякской манеры учителя

резать напрямик по лицу Матроса пробежал румянец. Но оставить вопрос без ответа было неудобно. И вместо давешнего «ых-хым» сказал: «Эх-хем», — помягче.

— Полностью согласен. Пора, давно пора. Чаю, чаю изволь. А может… и рюмочку, того, пригубим?

Гата Матрос поднял ладони к плечам:

— Пас!

Лицо Шамилова просветлело, даже мысли, весь вечер не дававшие покоя, позабылись.

— Молодец, брат, одобряю, с полным удовольствием подписываюсь! — Ис этими словами, взяв стакан, он подошел к застекленному шкафу, налил из графина чего-то красного и махом выпил. — Душа не на месте.

Тут и у Гаты язык развязался:

— Если из-за этого пить, то мне с моей душой впору по этому зелью вплавь пуститься.

Шамилов поднял брови:

— Ты-то чем маешься? Живешь, как птица в небе, как рыба в воде.

— Эх, агай, — сказал Гата, вскочив с места. — На рыбу невод есть, на птицу силки! Душа горит!

— И тебя подцепили? Ну-ка сядь. Такое горе, а ты от своего учителя таишься. Эх, Гата, Гата! Кто тебя первым буквам научил, глаза открыл, в широкий мир вывел? Нет чтобы взять сразу и посередке выложить!

— И не говори, агай! — махнул рукой Гата.

— Совсем голову заморочил этот Фаткулла, — сказал он, вспомнив, что лишь при этом имени Гата принял приглашение. — Ходит, слова из него не вытянешь.

— Ых-хым.

— Вот именно. Ты мне вот что скажи: коли ты в новый дом переезжаешь, старый дом тебе да место старой бани зачем? Вы с Танхылыу в клубе всегда вместе, ничего не говорила?

— Эх, агай!.. — Гата Матрос опустил голову. И такое было на лице страдание — любой, даже не такой проницательный, как Шамилов, с одного взгляда все понял бы.

— Так-так, — сказал Шамилов, потирая ладони. Еще раз прошелся по комнате. Довольство, исходившее от его лица, сошлось с унынием Гаты — свет и тьма. — По* нятно, шайтан его забери!.. Эх, знать бы раньше, я бы этого упрямого Фаткуллу под гнилой корень топором подрубил!

— Какой корень? Каким топором? — Взглядом, в котором сквозь уныние пробилось удивление, Гата посмотрел на своего наставника.

— Он бы у меня на горячей сковородке попрыгал! — все больше распалялся Шамилов, лицо его пошло красными пятнами.

Дверь во внутреннюю половину приоткрылась, и показалась голова Асылбике. Она спросила робко:

— Отец, чего расшумелся? Ругаетесь, что ли?

— Спи! — отмахнулся он от нее, как от мухи, но все же прикрыл дверь и заговорил потише: — Давай, браток, выкладывай все как есть. Тут мы с тобой заодно. Как русские говорят: дружно не грузно, врозь — хоть брось. Кто тебе поможет, если не я?

— Не знаю даже… — но все же Гата подтянулся и в глазах блеснула надежда.

— Не знает, а? Тут, брат, как в бою:

чем стрелять, лучше лежать… Нет, ошибка, то есть наоборот: чем лежать, лучше стрелять. Вот так! Случая упускать нельзя. Не то живо какой-нибудь добычливый охотник найдется.

— Похоже, нашелся уже…

— Не может быть! — И Шамилов плюхнулся на стул. — Чей такой глаз приметливый?

Вместо ответа Гата Матрос в каком-то сомнении посмотрел на своего учителя и достал из кармана синего бархатного пиджака сложенную вчетверо бумагу. В раздумье, показывать или не показывать, покрутил ее в ру* ке, развернул, снова сложил. Наконец, одолев сомнения, положил бумагу на стол. Шамилов, словно коршун, хватающий цыпленка, подцепил ее.

— Да-а, — протянул он, прочитав известное нам письмо, которое из самой Одессы привело Гату домой, помолчал и, словно прислушиваясь к начавшей проклевываться мысли, спросил у самого себя: — Ну?.. Так-так…

Гата Матрос, почуяв в голосе наставника отзвук надежды, тоже сказал:

— Ых-хым. (Согласен, значит.)

Нужно сказать, что женился Шамилов еще лет тридцать назад, о любви и прочих необузданных чувствах давно позабыл. Потому и страдания Гаты казались ему страницами из какого-нибудь очередного романа Нугушева: то ли правда, то ли бред, то ли верить, то ли нет.

По его разумению, такому парню, как Гата, зря бы голову не ломать, взять и жениться на дочке кого-нибудь посостоятельней. А там — Танхылыу ли, Айхылыу ли — какая разница? Впрочем, мысль эту Шамилов сразу же отмел. Тут, брат, душа. А коли душа, говорят, запросит, так и змеиного мяса съешь. Главное, все в Фаткуллу Кудрявого упирается. Хозяин еще раз обошел комнату, остановился, насколько нужно было, возле застекленного шкафа и снова сел на место.

— Алтынгужин здесь ни при чем. А если и при чем — не страшно. Почему, спросишь? А потому, что есть у него один большой недостаток — он замминистра сын, стало быть, в ауле не задержится.

— Да неужто? — вырвалось у Гаты. — Это, агай… извините… налейте мне этого… вашего… рюмочку.

Шамилов, глядя, как воспрял Гата, словно упорхнувший из-под ножа петух, с усмешкой покачал головой:

— Водки не жалко, но коли не пьешь, так уж и не пей. — Видно, вспомнил, что как-никак, а на страже педагогики стоит. — Я про Алтынгужина говорю. Отработает два года и смоется в город. Еще неизвестно, чью там дочку ему отец с матерью приглядели. Ты мне вот что скажи: если отец переезжать не собирается, то зачем Танхылыу ханский дворец возводит? Мало того, пока сруб не подняли, все в тайне держали, тьма кромешная. Вот о чем подумать надо.

Гата снова приуныл, помолчал, наморщив лоб, и сказал, перейдя на шепот:

— Обещайте в секрете держать, я вам что-то скажу.

Тут дверь в соседнюю комнату чуть слышно скрипнула, по два застольника этого не заметили.

— Эх, браток, коли такое недоверие, нечего было и приходить. Словно первый раз меня видишь! Нет, нет, коли не веришь, то не говори! — сказал с обидой Шамилов.

Но ученик в ответ только: «Ых-хым», — вот так, дескать, от своего не отступлюсь.

Так что пришлось Шамилову сказать: