Плач домбры
Шрифт:
Сухо, строго, словно ничего между ними не было, деловито объяснила Зумрат Толкебаю, что ему следует говорить мулле.
Смотри, коли ошибешься и ордынский посол заподозрит что-то, прямо в руки Аргыну попадешь, — сказала она.
Толкебай слегка опешил от такого ледяного тона, еще раз оглядел юрту: они были одни.
— Головой клянусь, сделаю все, как ты велела, — с широкой улыбкой, заглядывая ей в глаза, сказал он.
Простодушный влюбленный джигит не понимал, что юная жена бея уже с головой ушла в упоительную политическую игру, а сам он лишь орудие в ее руках. Ему казалось, что птица счастья села ему на плечо. И хотя кружилась голова и он мало что соображал, но все, что говорила бике, запомнил.
—
Все вышло, как задумано. Толкебай передал мулле от сотника привет, то и дело вставляя кирейские слова, рассказал, как их сотня сдружилась с башкирами и теперь обучает их воинскому ремеслу. Мулла, довольный, похлопал Толкебая по плечу. Потом, понизив голос до шепота, передал приказ Кутлыяра-мирзы:
— Доведи до сотника: если почувствует, что башкиры стали на путь измены, пусть первым делом зарежет Богару и Юлыша. Змея с расплющенной головой — хвостом покрутит, но ужалить не сможет. Затеям пусть от имени хана возьмет все башкирское войско в свои руки. Правда, Кутлыяр-мирза надеется, что дело до этого не дойдет. Однако надо быть начеку.
Только начало темнеть, три всадника вышли в путь. Как условились с Богарой, Зумрат сама поехала проводить муллу и Толкебая взяла с собой.
Пофыркивая, мерной рысью идут кони. Путники молчат, слова, какие нужно было сказать, уже сказаны.
Зумрат думает о том, в какое положение она попала. И теперь выверяет все, как дотошная швея проверяет шов — на ощупь, на свет, на растяжку. Пока вроде шьет туго, расползтись не должно. Она уверена, башкиры поднимут восстание, в этом-то у нее сомнений нет. Конечно, Богара ей всех своих замыслов не раскрыл, но сообразительная бике уже сама о многом догадалась. Только сможет ли бей, не споткнувшись, дойти до конца? Хватит ли у него силы, терпения и ума взять башкирские племена в кулак и направить к своей цели? Если и сможет собрать войско — самое большее в двадцать тысяч. С этими силами идти на Орду — уж лучше прямо в огонь. Значит, Богара должен на кого-то опереться, просить помощи у могучего владыки… Выходит, что расчет-то его на Хромого Тимура. Да, да, прошел как-то слушок, месяца два назад, поговаривали, что приходил какой-то дервиш. Может, он был ходоком от царя Тимура, его ищейкой? А Юлыш и Хабрау-йырау, они-то где пятнадцать дней пропадали? Ну, Богара! Ну, хитрый старый лис!
Проводив муллу через сторожевые посты, Зумрат и Толкебай повернули обратно. Проехали немного, и возле молодой рощицы бике остановила лошадь. Спросила:
— Может, немного остудим коней?
— Как хочешь, бике. Что прикажешь, я в твоей воле, — ответил джигит.
— Иди сюда! — задыхаясь, прошептала Зумрат, спрыгнув с лошади…
Когда снова тронулись в путь, она сказала с тихим вздохом:
— Теперь не скоро увидимся… — Как бы ни были горячи объятия Толкебая, не сроки следующего свидания занимали Зумрат, она думала о грозной буре, что уже клубилась на горизонте.
— Не знаю, как ты, а у меня, если хоть день не увижу тебя, душа с телом прощается! — Толкебай потянулся обнять ее.
Зумрат отвела коня в сторону.
— Я, кажется, в тягости… — сказала она.
— От меня, что ли?
— Дурак! Разве жена бея может на стороне нагулять! Ты смотри, держи язык-то за зубами. — Бике и сама не заметила, как перешла на крик.
— Да нет, я так… Сама же… сколько времени никак не родишь, — забормотал парень.
Еще одна задача для Зумрат. Коли надежда сбудется, коли догадки окажутся верными, эту нитку надо будет рвать тут же и кончик спрятать как можно дальше. Не приведи аллах, кто-нибудь хоть что-то заподозрит. Ребенок, которого она родит, — сын Богары. И все. Никому никакой иной мысли, ни тени сомнения и в голову прийти не должно. Если этот простоватый Толкебай по
Вдруг молча ехавший позади Толкебай показался чужим и опасным… Конечно, Зумрат нашла бы причину, хоть самую пустячную, и отдала его в руки безжалостному Аргыну. Хоть завтра же… Но забурлит опять ее молодая кровь, куда, в чьи объятия бросится она? Пусть пока… потом увидим…
Когда впереди показались костры ее кочевого аула и пришла пора им разъезжаться, Зумрат решила еще раз предупредить парня.
— Старайся почаще показываться на глаза бею и Юлышу, Толкебай. Я им скажу о сегодняшней твоей службе, замолвлю словечко, чтобы тебя десятником поставили. По смотри… крепко держи язык за зубами. Если хоть маленький слушок пройдет, бей не пощадит. И первым на расправу пойдешь ты.
— Эх, Зумрат, — вздохнул парень. — Говоришь, что только меня одного любишь, а сама все время стращаешь…
— Я — жена бея, повелителя всех башкирских земель! Не забудь это! — сказала она и, ударив коня камчой, помчалась туда, где горели костры становья.
Назавтра случились два события, которые резко повернули судьбу дома Богары. И они убедили Зумрат в верности ее догадок.
Она взяла одного из джигитов, оставленных для охраны кочевья, и поехала к войскам. На это нужно было разрешение бея, но Богара не вернулся, остался ночевать в лагере. А у Татлыбике можно и не спрашивать, она в дела молодой наперсницы не вмешивается. Да и сама Зумрат, помня, из какого рода вышла она и из какого байбисе, смотрит на нее свысока. Ровня ли Татлыбике, дочь главы захудалого рода в пять-шесть сотен юрт, дочери эмира, взошедшему из ханских корней нежному цветку? А теперь она собирается стать матерью ханского сына, и к тому же в государственных делах мужа от нее большая помощь. Потому Зумрат и осмелилась без позволения бея покинуть кочевье.
Поначалу при виде ее Богара недовольно нахмурился. Но окинул взглядом молодую жену, облаченную в темно-зеленый, до колен камзол, перебрал глазами серебряный пояс, туго перетянувший тонкую талию, кинжал с красивой чеканкой, щеголеватые булгарские сапоги, оглядел украшенные драгоценностями седло и сбрую вороного иноходца — и озорная улыбка расплылась на лице.
— Аб-ба-ба, ты, бике, никак в бой собралась? Ну-ка, слезай с коня, заходи в юрту… Эй, джигиты, несите кумыс!
— Все сделала, как ты сказал. Муллу одарила выше головы, уехал. Службой кирейской сотни остался доволен. С этим и торопилась. Не сердись, прошу тебя! — И Зумрат, обвив руками, прильнула к мужу.
— Не сержусь. Только вот что, время опасное, а ты — с одним только джигитом. А весть твою тот парень — как его там, Буребай, Толкебай?[41] — еще перед рассветом привез. Так что…
— Так что еще неизвестно, — перебила его Зумрат, — сумел ли этот тугодум хоть что-нибудь толком рассказать.
— Да нет, с виду парень сообразительный. Я хочу как-то отметить его службу, — сказал Богара.
— Уж не знаю. А на мой взгляд, забитый какой-то. Стоит и в глаза смотрит, ждет, когда прикажут.
— Молодой еще. От твоей красоты, наверное, одурел, — засмеялся Богара. — Надо его вознаградить. Остальным в пример, верно?
— Ну, коли уж так его любишь, поставь во главе всех войск, — притворно насупилась Зумрат.
— Всем войскам голова — я сам. Помощник — Юлыш. Так что поставлю-ка я его во главе десятки. Нэта десятка будет охранять тебя. Ну как?
Бике на это лишь плечами пожала: мне, дескать, все равно. Мелкими глотками отпивая кумыс, рассказала, о чем говорили с муллой и как она, одурачив, выпроводила его.