Плач к небесам
Шрифт:
Глядя в зеркало, Тонио почувствовал головокружение, и тогда отражавшаяся там красавица прошептала его собственное имя, а потом отпрянула, словно призрак, вполне способный в одно мгновение лишить его жизни.
Он коснулся своих голых плеч затянутыми в перчатку пальцами. Закрыв глаза, ощупал знакомые черты своего лица.
Вдруг он заметил, что синьора Бьянка отошла от него подальше, чтобы оценить со стороны результат своих трудов. Она и раньше иногда так делала, но сейчас, похоже, сама была потрясена результатом. А потом, когда он медленно повернулся к ней, у него создалось впечатление, что портниха его боится.
Откуда-то издалека послышался рев толпы. Старый Нино сказал, что это зажгли большую люстру. Театр уже переполнен, а ведь еще остается немало времени…
Тонио смотрел на маленькую синьору Бьянку. На ее лице не было ни тени удовольствия, раскосые глазки глядели на него с тревогой. Казалось, она хочет спрятаться.
– Что? – прошептал он. – Почему вы так смотрите на меня?
– Милый, – произнесла она каким-то неестественным голосом. – Ты великолепен. Ты смог бы одурачить даже меня…
– Нет-нет! Почему вы так смотрите на меня? – повторил он тем же шепотом, про который, он был в этом уверен, ни один человек не смог бы сказать, что этот шепот принадлежит не женщине.
Она не ответила.
И тогда он двинулся на нее, как нечто механическое, как кукла, – заскользил по полу, и она резко попятилась от него и даже вскрикнула.
А он свирепо смотрел на нее.
– Тонио, прекрати это! – крикнула она, закусив губу.
– Тогда говорите, в чем дело! – потребовал он снова.
– Ну хорошо. Понимаешь, ты похож на дьявола. Совершенная женщина, но такая огромная, какой не может быть женщина! Да, ты изящен и красив, но ты слишком, слишком большой! И ты пугаешь меня, потому что мне кажется, что в комнату залетел сам ангел Господень и занял всю комнату своими крыльями, из которых выпадают перья и кружатся в воздухе, и я даже слышу, как эти крылья скребут по потолку! И голова у него такая огромная… И руки… Вот что ты такое! Ты совершенный, ты красивый, но при этом ты…
– Чудовище, моя дорогая, – закончил он. И, поддавшись порыву, взял ее лицо в ладони и снова крепко поцеловал.
У нее перехватило дыхание, и она застыла, закрыв глаза и раскрыв губы. А потом ее тяжелые груди колыхнулись от вздоха.
– Ты принадлежишь иному миру… – пробормотала синьора Бьянка и открыла глаза.
Сначала она просто смотрела на него не отрываясь, а потом лицо ее расплылось от удовольствия и гордости, и она обвила руками его талию.
– Так вы любите меня? – спросил он.
– Ах! – Она сделала шаг назад. – Какое тебе дело до меня! Весь Рим скоро будет любить тебя, весь Рим будет готов пасть к твоим ногам! А ты еще спрашиваешь, люблю ли я тебя. Да кто я такая?
– Да-да, но я хочу, чтобы вы любили меня, здесь, в этой комнате, сейчас.
– Тебе пора на сцену. – Портниха улыбнулась, подняла руки и погладила белые волны волос, поправила драгоценную булавку. – Бесконечное тщеславие, – вздохнула она. – И такая же бесконечная алчность.
– Это так называется? – мягко спросил он.
– Ты боишься, – прошептала она.
– Немного, синьора. Чуть-чуть. – Он улыбнулся.
– Но, милый… – начала она.
Но тут дверь распахнулась и, задыхаясь, с мокрой, растрепанной головой, в комнату вбежал Паоло.
– Тонио, ты бы только слышал их, эту шваль! Они говорят, что Руджерио заплатил тебе больше, чем Беттикино, и они жаждут драки! А еще тут полно венецианцев, Тонио! Они приехали только ради того, чтобы услышать, как ты поешь. Конечно, драки не избежать, но они не хотят оставить тебе никакого шанса!
14
Времени больше не было. Позади осталось двадцать пять лет напряженного труда и медленного продвижения к главному моменту. Это время сократилось сначала до двух лет, а потом таяло месяц за месяцем, день за днем, пока не вышло совсем.
Гвидо слышал, как настраивается оркестр. Синьора Бьянка сказала ему, что Тонио готов, но он не хотел беспокоить юношу. Сегодня днем маэстро и Тонио, крепко, с самыми нежными словами обнявшись, договорились, что в эти последние мгновения ни один из них не будет смущать другого собственными сомнениями.
Гвидо в последний раз привычно оглядел себя в зеркале. Гладкий белый парик выглядел великолепно, камзол из расшитой золотом парчи после нескольких примерок у портнихи сидел наконец достаточно свободно и не сковывал движения рук. Гвидо поправил кружевную манишку, встряхнул манжеты и чуть ослабил пояс, надеясь, что никто этого не заметит. После этого он собрал ноты.
Но перед тем как спуститься в яму, он остановился перед занавесом и выглянул в зал.
Огромная люстра только что исчезла в потолке, забрав с собой яркий, почти дневной свет.
Наступившая тьма только усилила дикий рев публики. На галерке топали ногами, со всех сторон раздавались грубые выкрики.
Как он и ожидал, аббаты занимали всю переднюю часть партера, а ложи были совершенно переполнены. Повсюду втиснули дополнительные стулья. Прямо над собой, справа, Гвидо увидел с десяток венецианцев – он был уверен в том, что это венецианцы, – а среди них одного знакомого, того великана евнуха из собора Сан-Марко, что был наставником и другом Тонио.
В полном составе присутствовали здесь и неаполитанцы: графиня Ламберти и Кристина Гримальди сидели в первом ряду ложи, спиной к столу, за которым уже шла оживленная игра в карты. В ложе находился и маэстро Кавалла, уже приславший за сцену свои приветствия.