Плач к небесам
Шрифт:
Она удалялась, и теперь все эти складки газа развевались перед ее лицом, а юбки колыхались на ветру. Несмотря на каблуки, она ни разу не оступилась, шла решительной мужской походкой, а потом снова повернулась кругом.
Карло тихо засмеялся. Он ни разу в жизни не видел, чтобы женщина вела себя таким образом.
И когда она повернулась, юбки, разлетевшись, повернулись вместе с ней, и она стала снова приближаться к нему тем же жутковатым невесомым шагом, и тут же он почувствовал резкую боль в боку.
Вместе с выдохом из его груди вырвался какой-то свист.
«Пьяная,
Бутылка была пуста.
Он совсем не собирался ронять ее, и вдруг она разбилась вдребезги о мокрые камни под его ногами. Тонкий слой воды пошел рябью. Осколки, блестя в воде, легли на дно. Карло наступил на них. Ему нравился звук крошащегося стекла.
– Еще одну! – махнул он рукой. И краем глаза увидел, как одна из теней, приближаясь, становится все больше, становится все выше.
– Синьор! – Ему вручили бутылку. – Пожалуйста, пойдемте домой.
– А! – Он откупорил бутылку. – А разве у меня сегодня нет причины для печали? – Он злобно глянул в лицо Федерико. – Сейчас, когда мы стоим здесь, он, скорее всего, уже начал разлагаться, и все эти бабы, что падали в обморок от его голоса, теперь плачут и причитают, а его друзья, богатые и влиятельные господа Рима и Неаполя, наверное, готовят ему пышные похороны.
– Синьор, умоляю вас…
Карло покачал головой. Снова та ужасная комната и тот… что это было?… Тот ужас, который он мог буквально почувствовать, как привкус на языке. Когда она вдруг села на постели: «Тонио!»
Он положил руку на грудь Федерико и оттолкнул его.
И стал пить медленно, большими глотками, мечтая, чтобы вернулась печаль, это светлое, бездонное чувство без волнения и тревоги.
А где же она, его женщина в черном? Куда же она делась?
Повернувшись на каблуках, он увидел ее всего в десяти шагах от себя. И он был уверен в том, что она повернула голову, чтобы посмотреть на него, как только он бросил на нее взгляд!
Да, она посмотрела на него.
Она глядела на него из ночной мглы. Он презирал ее и в то же время знал, что в тот момент, когда улыбнулся ей восхищенной улыбкой, глаза его зажглись похотливым блеском. Всегда одна и та же дерзость, то же кокетство, та же игра в кошки-мышки, в то время как внутри его грызет скорбь. «Ты думаешь, я хочу тебя, ты думаешь, я желаю тебя! Да я хочу выпить тебя, как вино, а потом выбросить на обочину, прежде чем ты успеешь понять, что произошло. Но она! То была любовь, не подвластная времени. И это я погубил ее! „Тонио!“ – и больше ни одного слова до самой смерти».
Он пил бренди слишком жадно: оно текло по его подбородку, проливалось на одежду.
Кто-то поздоровался с ним, поклонился ему и торопливо удалился, увидев, в каком он состоянии. Но они простят! Все прощали его. Ведь понятно: жена умерла, дети плачут по ней, и он тоже плачет по ней. А где-то в пятистах милях к югу то бесчестье, тот старый скандал. «Ах, сенатор Карло Трески! – должно быть, говорят они себе. – Что ему пришлось перенести!»
Еще кто-то. Федерико тронул его за локоть. А он не отрывал глаз от женщины в черном. Она определенно пыталась соблазнить его.
– Я же сказал, оставь меня одного.
– …Пришел, и никого на нем не было, синьор.
– На нем? Я не расслышал тебя.
– На пакетботе [46] , синьор. Там не было…
Шлюха была изящной, похожей на кошку; в ней чувствовалось что-то явно элегантное – в колыхании ее платья или в том, как она шла против ветра. Он хотел ее, он хотел ее! А когда с этим будет покончено, он встанет на колени и признается: «Я убил его. У меня не было выбора, я не…» Он повернулся кругом и посмотрел на Федерико более внимательно.
46
Пакетбот – почтово-пассажирское судно.
– Что ты сказал?
– На пакетботе никого не было, синьор. И никакого послания тоже. – И, понизив голос почти до шепота, прибавил: – Никакого послания из Рима.
– Не было, так будет.
Карло распрямил плечи. Итак, ожидание продолжается, а с ним и ощущение вины. Нет, не вины, а просто неловкости, напряжения, ощущения невозможности дышать.
Теперь он почти с ужасом ожидал этого послания. После той первой вспышки гнева, когда он спросил, может ли быть уверен в их преданности, они сказали ему: «Мы привезем доказательство». – «Неужели? И что же это будет? – спросил он тогда. – Окровавленная голова в мешке?»
Он тогда засмеялся, и даже они, эти убийцы, оцепенели от ужаса, хотя и попытались скрыть это за непроницаемостью своих лиц, словно вырезанных из дерева, грубо, без всякой шлифовки. «Не нужно привозить мне доказательство. Нужно только сделать это. А новость быстро доберется до меня».
Певец Тонио Трески! Именно так его называют, даже при нем, при Карло, даже обращаясь к нему, его брату, осмеливаются говорить: «Певец Тонио Трески»!
Много лет назад те тоже обещали ему принести доказательство, но он отверг это. А когда они все же развернули перед ним кровавую тряпку и он увидел месиво из внутренностей и крови, то отскочил за стул, чтобы не видеть, и заорал: «Уберите это от меня, уберите!»
– Ваше превосходительство… – Федерико обращался к нему.
– Я не пойду домой.
– Ваше превосходительство, раз послания все еще нет, значит, остается вероятность того, что…
– Какая еще вероятность!
– Вероятность того, что им не удалось этого сделать.
В голосе Федерико слышалось легкое раздражение, какое-то беспокойство. Он стрелял глазами по всей площади, но лишь слепо скользнул взглядом по неожиданно появившейся женщине в черном. «Так ты не видишь ее? Зато я вижу!» – улыбнулся Карло.