Плач льва
Шрифт:
— А стоимость?
— Мне кажется, подходящая. И вообще, Темочка, ты понимаешь, я, как только вошла туда, сразу почувствовала: это наш дом. Я хочу там жить, и ни в каком другом месте. Я все вижу буквально перед глазами: как мы сидим за тем круглым дубовым столом на кухне, как принимаем гостей (летом на террасе, а осенью и зимой у камина в столовой), как валяемся на медвежьих шкурах в гостиной…
— Об этом даже не думай!
— Ой, извини, на искусственных шкурах. Я даже знаешь, что себе представила?
— Что?
— Как гуляю с маленьким по дорожкам. Там такие красивые выложенные камнем тропинки, будто специально придуманные для детских ножек.
— Ты бы сначала лучше посмотрела, удобно ли гулять вокруг с коляской.
— Удобно. Дороги в хорошем состоянии, так что даже в дождливую погоду не должно
— И..?
— Что «и»?
— Это все?
— Нет! Что ты! Там еще столько всего замечательного. Я теперь могу говорить об этом домике часами. Он — наш, наш, понимаешь? Я вернулась оттуда и об одном только думаю: а вдруг его купят?
— Леночка, я не об этом спрашиваю.
— А о чем?
— Неужели у тебя нигде не завалялось ни одного, пускай даже самого захудалого «слишком»?
Жена ненадолго замолчала, потом согласилась неохотно:
— Есть одно. Охраны пока нет в поселке. Обещают поставить через три месяца.
— Ну, это не беда. Ты оформляй, если хочешь. Я вернусь, и мы переедем, а потом уж, пока охрану не поставят, я с места не двинусь.
— Обещаешь?
— Обещаю, Лен. Устал уже. А тут и повод отдохнуть: и вас охранять, и малыш как раз родится, а потом уже и московские представления начнутся.
Дом был благополучно куплен. Через месяц Артем перевез семью за город. Лена не уставала радоваться каждому кусочку участка. Она с упоением рассказывала мужу, где посадит маргаритки, куда поставит беседку, обязательно увитую бордовыми розами, каких рыб запустит в пруд и как засияет новый сад пестрыми, свежими, весенними красками. И сама она в такие моменты казалась Артему спустившейся на землю цветущей, журчащей теплом и нежностью весной.
Дочь тоже разделяла восторги матери, взахлеб делилась впечатлениями:
— До озера, представляете, всего минут двадцать идти, а если на велике (пап, ты мне купишь?), то всего пять. А в лесу, ребята говорят, землянику летом можно корзинами собирать.
— А кто говорит?
— Димка, Юлька и Петька.
— Быстро ты освоилась, — Артем с улыбкой смотрел на дочь. Несмотря на то что все психологи кричат, будто период адаптации, привыкания к новой обстановке занимает иногда довольно продолжительное время, он не замечал, чтобы у его ребенка возникли какие-то сложности из-за смены места жительства. Дети в отличие от взрослых доверчивы и открыты миру, поэтому не пытаются тут же найти изъян в каждом встреченном человеке, не осматривают его придирчиво, не отпускают циничных замечаний и не сплетничают за его спиной. Они легко вступают в новые отношения и с удовольствием общаются друг с другом. Возможно, эта «неразборчивость» оправдана как раз тем, что дети не стараются вести себя так, чтобы понравиться друг другу, преподнести себя так, чтобы у другого осталось приятное впечатление и желание встретиться еще раз. Они даже нисколько не задумываются, случится ли когда-нибудь эта следующая встреча. Им хорошо здесь и сейчас. Они дружат «взасос» год, месяц, пять минут и не расстраиваются, если такой дружбе наступает конец. Это взрослые, переехав, могут потратить уйму времени на размышления о том, как лучше свести знакомство с соседями, чтобы не показаться невежливыми, невоспитанными, глупыми, странными, в общем, чтобы не показаться. А детям казаться не надо, они такие, какие есть. Артем может месяц кругами ходить вокруг соседних домов и раздумывать над тем, кто скрывается за тем синим забором или за этим желтым, а у дочери уже через день уйма приятелей, с которыми не нужны церемонии. Артем будет гадать, что, кому и когда рассказывать о себе, а у детей вся информация содержится в коротких, лаконичных «Анька» и «Петька».
— И кто они — твои новые друзья?
— Да просто мальчики и девочки. Я же сказала: Димка, Юлька и Петька, еще через два дома Наташка живет, а на соседней улице — Степка: он ваще классный парень!
— Ну-ну. — «Давай дружить», и к черту подробности! Что остается делать взрослым? Завидовать легкости бытия. — И сколько лет твоему классному парню?
— Восемь, как мне, — объявила торжественно, с гордостью.
Артем не выдержал: расхохотался. «Пока можно не волноваться».
— Значит, у тебя новые друзья, игры, веселье, и ты всем довольна?
— Ага. Да, пап, все замечательно. Слушай, а ты еще как-нибудь льва принесешь? Клево было бы! Все бы обалдели!
— Так ты льва хочешь или похвастаться? — поддел дочку Артем.
Последовало секундное замешательство, затем:
— Ну, если честно, похвастаться, я, конечно, не против, но и самих львов не хватает.
«Львов не хватает», — подумал Артем. Это было именно то, что с ним происходило, что не давало наслаждаться жизнью и так же упоенно, как остальные члены семьи, восторгаться каждым мгновением, проведенным дома. Да, он по-прежнему навещал своих хищников каждый день, репетировал по несколько часов, но с наступлением сумерек приходила пора возвращаться домой, и времени на то, чтобы пожурить забияку Кору, попенять задире Артуру и приласкать любимицу Диану, катастрофически не хватало. Он держал обещание и старался не оставлять жену и дочку одних в темноте в неохраняемом поселке. Он знал, что по-другому поступать не имеет права, и не считал, что может распорядиться этим временем иначе.
— Как же здорово, что ты дома, правда? — спрашивала Лена, прижимаясь к нему, прикладывая его руку к маленьким пяточкам, что приветствовали его ритмичными ударами через кожу ее живота.
— Правда, — отвечал Артем. Отвечал слишком быстро и ненавидел сам себя за те чувства, которые испытывал. Он не мог понять, почему в такое замечательное мгновение, которое обычно жаждут и не могут остановить, ему хотелось не стоять в уютной прихожей, обнимая любимую жену, а сидеть на холодном полу, просунув руку сквозь железные прутья решетки, и почесывать брюхо развалившейся на спине и ворчащей от умиления Диане. Артем ел себя поедом и тихо тосковал.
— Что с тобой? — заглядывала в глаза Лена.
— Со мной? Все прекрасно.
— Я же вижу, что нет.
— Все хорошо, — торопился Артем успокоить жену и продолжал мучиться. И мучился он больше не от тоски по животным, а оттого, что эту тоску испытывал. Он всегда считал домашних обделенными своим вниманием, он устал от гастролей и мечтал об отдыхе, он считал дни до своего возвращения и представлял, как будет вечерами вместо бесконечных «туше!» и «алле!» спокойно сидеть у камина, читать романы и наслаждаться обществом жены. Но, как ни старался почувствовать упоение от исполнения этой мечты, сделать с собой ничего не мог: скучал, изводил себя упреками и злился от непонимания природы своих ощущений. «Как же так, — сокрушался он про себя, — я всегда считал семью самым важным в жизни, а теперь, когда наконец могу позволить себе проводить дома чуть больше времени, недоволен? Что происходит? Я плохой муж? Никчемный отец? Может, я попросту ненормальный?»
Артем был хорошим мужем, замечательным отцом и абсолютно нормальным человеком, а еще… еще счастливым, хотя и не был способен это осознать. Да-да, долгое время он оставался одним из тех счастливцев, которые по утрам с удовольствием торопятся на работу, а по вечерам спешат домой. А теперь приходилось бросать незаконченные дела, оставлять львов на попечение помощников и волноваться о том, насколько четко и безукоризненно будут исполнены его поручения по кормлению и уходу за животными. Раньше он так же переживал, что дома все проблемы решаются в основном без его участия, но он всегда целиком и полностью доверял жене, знал, что она привыкла к такой жизни и никогда не упрекнет ни словом, ни взглядом. Артем понимал, как ей тяжело, и от того, с какой легкостью несла она бремя жены дрессировщика, только больше ценил и любил ее. Он верил: эта женщина гораздо сильнее отряда хищников, которых он ежедневно оставляет заботам персонала. И почему-то казалось, что бросает он беспомощных зверей на произвол судьбы, хотя ни разу львы не остались голодными, неумытыми или обиженными. Состояние Артема объяснялось всего лишь одной причиной: он резко отказался от того образа жизни, который его полностью устраивал, изменил привычное расписание, перестал каждый вечер выходить на арену. И хотя он продолжал репетировать и ждал начала нового московского сезона, тоска по кочевой жизни и по каждодневным встречам со зрителями не отпускала. Артем не был глупым человеком, он бы, безусловно, разобрался со всеми чувствами, которые его обуревали, а, возможно, с началом очередных представлений все волнения развеялись бы сами собой. А пока… пока он ругал себя на чем свет стоит: «Дурень! Тебе бы жить да радоваться. И работа любимая, и семья хорошая, и ребенок маленький скоро родится, а тебя все крутит и вертит!»