Плач под душем
Шрифт:
– Я от него ушла.
– Жаль, что ты не сделала это раньше.
– Ваши сожаления мне не помогут.
– Верно. Поэтому читай дальше.
На столе появился очередной листок. Прочитала. Никитин ждал моих слов. И дождался. Я сказала:
– Но ведь это нелепо! Показания Алисы Гароевой! Полная чушь! Как она могла видеть нас вместе, если при случайной встрече она меня не узнала! Один мой друг устроил мне встречу с Гароевойв парикмахерской. Мы столкнулись нос к носу, и она меня не узнала. Потом парикмахерша спросила её про меня, кто я, и Гароева сказала, что понятия не имеет, и видит меня в первый раз в жизни! Всё это было снято камерой на кассету!
– Тыхоть слышишь со стороны, что говоришь? Здесь следствие, уголовный розыск, а не детский сад! Кто-то снял что-то на какую-то кассету… откудая могу знать, что это действительно Алиса Гароева, а не подставная актриса, внешне похожая на неё? Кто будет этим заниматься? Тем более, суд такие материалы вообще не рассматривает. Ты этого не знала? Так что хватит морочить мне голову! Перед тобой официальные показания Алисы Гароевой, написанные ею собственноручно в отделении милиции. А не какая-то нелепая самодеятельность с кассетами, друзьями и парикмахерскими! Что тебе ещё неясно? Алиса Гароева утверждает, что ты долгое время была любовницей её мужа, она знала об этом и не раз заставала вас вместе! Однажды она попросила своего знакомого сфотографировать вас вместе. Вот, пожалуйста!
Никитин бросил на стол несколько фотографий.
Собственно, вся моя жизнь была злом. Злом, совершённым не по-моему умыслу…. Или по моему? За всё надо расплачиваться…. Я всегда расплачивалась. И не только собственной болью.
По вечерам в больнице была удивительная тишина. Вдавливаясь в жёсткостьказённого покрывала, я закрывала лицо руками. Я совершила немало зла, не отдавая себе в этом отчёт. Теперь, сражаясь с призраками, я умирала в прозрачности страшной ясности, давящей, чем удушающая груда камней. Я совершила немало зла. Я теперь за это расплачиваюсь.
В тот день, в офисе, два года назад, когда мы только-только стали заниматься эскортом и проституцией, мы пили шампанское, празднуя удачное окончание месяца нашей работы, окончание, которое принесло неплохие доходы.
– Я никогда не думала, что мужики такие скоты, – расслабившись, даже вечно суровая Ольга выглядела веселее обычного, – ты только подумай! За месяц мы заработали столько, сколько раньше не получали за целый год! У Анжелики была удачная идея….
– Этобыла моя идея! – вставила я, – большие деньги можно делать на чём-то. Либо наркотики, либо проституция. А проституция существовала всегда, и до нас, и будет существовать после нас. Так что мы не открыли ничего нового. Тебе повезло – у тебя умная соратница!
– Да уж. А с отелямиты выдумала здорово! Система скидок на уик-энды…. – Ольга не успела продолжить. В этот момент распахнулась дверь, и в кабинет ворваласьполная, но хорошо одетая женщина лет сорока пяти. Вернее, ворвалась – не то слово. Она вошла быстро, но очень уверенно и гордо. Захмелевшие, мы не успели сориентироваться, лишь Ольга бормотнула:
– Вы кто?
Женщина бросилана стол фотографию. Улыбающийся мужчина, держащий на плечах двух одинаковых маленьких девочек.
– Он вам знаком? – сказала, словно скомандовала, она.
– Да. Один из наших клиентов. Был, кажется… – всмотрелась в снимок Ольга.
– Был. И вы разрушили нашу семью. Вы обе разрушили мою семью! Оставили детей без отца!
– Постойте! – я начала разбиратьсяв происходящем. – Разве это мы виноваты? В том, что он спит с проститутками? Это не наша вина!
– Вы разбили мою семью! – глухо повторила женщина. – Пусть всё это падёт и на вас! Будьте вы прокляты!
И, захватив со стола фотографию, гордо развернулась и вышла из кабинета.
– Сумасшедшая какая-то! – фыркнула Ольга. Потом добавила, неловко пряча глаза в пол:
– Всё-такиу неё двое детей….
– Да, двое, – сказала я, – дети. Мы поступили правильно.
И от радости, что этой женщине, имеющей детей, мы причинили такую боль, у меня свело ноги – от мучительнойзахлёстывающей радости! Настолько сильной, что мне захотелось рыдать! Словно отнаслаждения, причинённого болезненным ударом…
Ещё несколько лет назад. Экскурс в прошлое. Жёсткийкожаный диван в чужой, но знакомой квартире. Неудобно сидя на нём, я поджималаноги, как вор. Мне хотелось спрыгнуть с третьего этажа, но я удерживалась – от чрезмерной правильности воспитания.
– Да, я тоже думаю, что так будет лучше всего! После пережитого нам будет лучше расстаться! – яркие лучи позднего закатного солнца падали на его лицо, и золотили рыжие, ослепительно рыжие волосы, как всегда собранные в хвостик, и от этого буйного слепящего золота хотелось плакать.
– Знаешь, чего я больше всего боюсь? – я ненавидела это место, его квартиру – вся обстановка делала меня жалкой, – я боюсь, что больше никогда не смогу посмотреть в твоёлицо. Понимаешь? Никогда! Видеть черты, которые могли бы…
Его лицо стало суровым и исказилось мукой – мукой, на которую он, как и я, отныне был обречён. Он только умоляюще протянул руки:
– Не надо, Наташа!
Я не подала ему рук. Я не смогла это сделать, потомучто отныне и навсегдамежду нами стоял ещё один человек. Человек, который не был рождён. Маленький человек, у которого, наверное, были мои глаза и его волосы, чьи робкие неуверенные движения я слышала по ночам…. Шесть месяцев… Всего шесть месяцев… Двадцать четыренедели жизни… двадцатьчетыре недели, когда во мне ещё жило моё сердце…
– Не надо делать виноватым меня! – его голос взвился на крик. – Я не виновен в том, что у тебя случился выкидыш!
– Не выкидыш! – мой голос был мёртв. – Этоназывается не выкидыш, а преждевременные роды.
– Врачсказал, что всё равно ничего сделать было нельзя!
– Успокаивай не меня. Свою совесть.
– Ты виновата не меньше, чем я! Нужно было думать раньше!
Всё было просто, до глубины. День, в который я должна была ехать в больницу. Вещи, собранные в сумку. Время, в которое я ждала: он подъедет на машине и меня отвезёт. Приём в роддоме на сохранение в десятьутра. Десятьодиннадцать, двенадцать, половина второго. Он приехал в три, чтобы сказать о том, что забыл и задержался на работе. Позже я узнала, что в тот день в кабинете он трахался с какой-то девицей, которую собирался взять на работу официанткой… Позже, от одного из общих знакомых я узнала истинную причину (про девицу) того, почему в тот день, когда меня собирались положить в больницу, он опоздал. Я должна была выйти из дома, поймать такси… Я не сделала этого… Я доползла до соседской двери… В половине второго в лужеалой крови на машине скорой помощи меня доставили в дежурный роддом, где навсегда осталось то, что должно было быть моим сыном… Всё сделали неудачно… Позже я узнала, что от некачественной медицинской помощи в тот страшный день у меня больше не будет детей. С тех пор я стала ненавидеть всех женщин вообще. А имеющих детей женщин особенно, лютой ненавистью… Тогда мы расстались и я исчезла из его жизни. А некоторое время спустя вышла замуж. Казённое больничное одеяло было серым, как и вся моя жизнь. Серая, бессмысленная, унылая…