Плач серого неба
Шрифт:
Я прошел по холодному и зыбкому лабиринту распяленных на крючьях туш и нерешительно замер. Кухарка выглянула из-за широкой спины мертвой свиньи, приспустила веки, неловко помялась и открыла рот:
— Я того, мастер, пойду. А то там того, если что для господина Хидейка с кухни принесть… Да и эти, там, под покрывалом, шибко страшные…
Ну, спасибо, красавица, утешила…
— Иди, иди. Дорогу назад я найду.
— Ой, спасибо, — искренне обрадовалась баба, — ну, я и побегу. Вы там к стеночке дойдите, они того, там и будут. Весь такой мертвый, ведь господин Хидейк башку им, понимаете ли, того, срубили. Едва нашли башку эту в кустах. Ну, я того, побегу…
— Беги.
Когда облако белых одежд растворилось вдали, а колыхание
Проклятый ночной гость был настоящим мастером усложнять жизнь себе и другим. Мало того, что он напал на аристократа и в буквальном смысле высосал из него все силы. Жертва оказалась опытным магом — пускай! Убийца плевать хотел даже на то, что цель и крепко сидела на крючке у синих плащей. Но, словно этого дерзецу было мало, он заодно подгадил и мне, оказавшись не просто Тронутым, но самым настоящим Измененным! За что?
Затошнило. Я с трудом успокоил содрогнувшееся горло и постарался смотреть только на неровную линию, пролегшую между клочьями кожи разделенных частей тела. Но как я ни старался, глаза сослужили дурную службу — схватили и намертво запечатали в голове лицо ночного убийцы…
В моей практике бывало всякое. Помнится, как-то я искал пропавшего юношу, а вышел на след настоящего маньяка — некий Тронутый подстерегал в квартале Стихий магов и тех, кого считал таковыми, убивал, расчленял и прятал куски в подвале старого, едва живого дома. Да так небрежно, что вычислить его не составило труда — не будь говорливой соседки, убийцу рано или поздно выдала бы вонь гниющего мяса. Я направился прямиком в полицию, и с удовольствием внес лепту в поимку негодяя. Сидя с засадой в одуряюще зловонном подвале, я вдоволь насмотрелся на отделенные от тел руки, ноги и даже головы разной степени разложения, и с удивлением понял, что мерзость зрелища не угасала до самого конца, а вот страх ушел довольно быстро. Тогда я решил, что привыкнуть на свете можно ко всему. И поспешил с выводами.
Что невозможно принять, как должное, как нечто само собой разумеющееся, так это творения Хаоса. Бесформенный — художник, который вечно творит все из всего, постоянно меняет материал и никогда не повторяется. Дикое торжество непостижимого вдохновения искажает само бытие, и разум в его присутствии гаснет, а душа начинает дымно тлеть.
… Пустой с утра желудок трясло, но я совершил подвиг — убедил себя, что работа — на первом месте, а чувства тленны и неважны. Сосредоточившись на этой мысли, вернулся в свою комнату, вытащил из-под кровати чемодан и сосредоточенно разложил на ней все необходимое: бумажный пакет, пару прочных резиновых перчаток, пинцет, карандаш и рабочий блокнот. Не прекращая слежки за дыханием, вернулся обратно.
Мертвое лицо Тронутого будто однажды приснилось в кошмаре душевнобольному, но оказалось столь отвратительным, что сам сон вытолкнул его во всеприемлющую реальность. Серую, в разноцветных лишаистых пятнах кожу покрывали мелкие трещинки и наросты, о природе которых не хотелось гадать, а местами поблескивали затянутые мутной пленкой язвы со вздувшимися краями. Сам череп существа (я прибегаю к этому слову, ибо не смог определить его происхождение) был ужасно деформирован. Лица, как такового, просто не было — какое-то скопище шершавых бесформенных бугров. Впрочем, глаза, нос, рот и уши различались отчетливо. Зрачки закатились под лоб и скрылись из виду, но не скажу, что это сильно меня опечалило. Слегка поворачивая голову мертвеца, я пальцем оттянул нижнее веко — белки отливали оранжевым. Парень цвел, как плесневелая компостная куча. В том, что это парень, убедиться было не так уж просто. В промокших насквозь, — к счастью, от воды, — штанах картина тоже была безрадостная. Скоротечные мгновения, когда я отворачивался от тела, снимал перчатки и записывал наблюдения в блокнот, были благословенным отдыхом, без которого я бы непременно сблевал или сошел с ума.
«Половой орган мал, судя по многочисленным складкам кожи вокруг, возможно, способен втягиваться внутрь тела». Я с омерзением вернул штаны мертвеца на место. «Тело от шеи до паха так же покрыто разнородными рубцами, трещинами и наростами. Основной цвет серовато-розовый, кожа обильно покрыта разноцветными пятнами. По внешнему виду некоторые напоминают пролежни или натертости». Вполне возможно, ибо завязки на войлочной куртке убийцы были намертво затянуты, и не было похоже, что ее часто снимали. Пометка: «Очень заметные искажения. Поговорить с Кариной». В самом деле, кто осведомлен об окрестных выродках лучше, чем хозяйка цирка уродов?
Я вернул отрубленную голову в исходное положение. И вдруг замер. Откатил бесформенный комок в сторону, протянул карандаш и поскреб обрубок шеи. Вгляделся. И дрожащей рукой потянулся к блокноту.
«Особо следует отметить, что шейная позвоночная кость очень напоминает…»
— Камень, не так ли?
Сердце метнулось из стороны в сторону, а голову на миг сжали раскаленные тиски, и я испугался, не случится ли удар. Обошлось. Из-под полуспущенных век, я настороженно уставился на низенького доктора Ольта. Тот, в свой черед, глядел мне через руку в блокнот и с некоторым смущением улыбался.
— Да полноте, Брокк, стоит ли пугаться?
— Я… — пришлось проглотить вставший в горле ком, — прошу прощения, доктор. Нервы. Сотрясение, опять же — кривая улыбка выбилась на губы, словно упорный городской цветок сквозь мостовую. — Но вы так тихо подошли, я просто не ожидал…
— Позвольте, это мне в пору просить прощения за чрезмерное любопытство. Вы были крайне увлечены процессом, а дверь оставили открытой. Я и зашел. Право, и в мыслях не имел вас пугать. — Слова скрывались за пеленой мерзлых выдохов, и я никак не мог понять, что ему нужно.
— Все… в порядке, — дыхание не торопилось успокаиваться.
— Ну же, мастер, это даже смешно, право слово, — нахмурившись в противовес себе, половинчик потащил меня из комнаты, прихватив заодно блокнот.
Выйдя из подвала, я первым делом стащил перчатки. Бросил их в пакет, присовокупил испоганенный карандаш, завернул все поплотнее. Шумно выдохнул. И, продолжая утихомиривать дрожь в руках, опустился на ближайший диван. Ольт хозяйским жестом, хотя и двумя руками, подтащил ближе удобное кресло и уселся напротив.
— Вас удивило то, что кость убитого напоминала камень? Я удивлю вас еще больше, — маленький доктор улыбался. — Это и есть камень. Ну как, удивлены?
— Слегка. Простите, доктор, я, наверное, стал как-то глуховат к сюрпризам.
— Хо. Речь в норме, а значит, скоро будете в порядке. Так вот, Брокк. За последнюю пару лет я неоднократно обследовал Тронутых. И несколько раз изменения в их организме выходили за рамки простых органических мутаций. На моей памяти было шесть таких случаев, этот, получается, уже седьмой. Самое любопытное, что подобным изменениям подвержены только Тронутые, а физиология Вторичных народов по-прежнему крепка. Что, признаться, изрядно меня успокаивает, но не обо мне речь. Сначала мне казалось, что Хаос просто усиливает в этих беднягах стихию, к которой они предрасположены, но этот субъект, по слухам, владел магией Воды. Однако, господин Хидейк, которого несчастный избрал целью своих недостойных намерений, — отмечен именно Землей! Что это? Совпадение? Или некий врожденный механизм адаптации к изменяющимся условиям? О, с каким удовольствием я побеседовал бы с покойным, явись мне вдруг такая возможность. Какие стены можно было бы сломать, какие просторы для науки открыть… Но увы. Брокк, скажите честно, вы ведь не перевариваете Тронутых?