Плач в комнате смеха
Шрифт:
Женщина молча, как и шла, повернулась, побрела к базе. Движения её были полуавтоматическими, совершенно бездумными и Антон окончательно утвердился в своём решении: Фей как можно скорее надо отправить на Землю; только там её душа оттает…
— Антон, почему вы не возвращаетесь на базу? — ворвался в его мысли встревоженный голос начальника партии. — Вас окружают.
— Я пойду к ним, — сказал Антон, поворачиваясь лицом к оврагу. — Грош цена сенсуалу, который не верит самому себе. Они обожают нас, даже обожествляют…
— Чем мы можем вам помочь? — спросил Заречный после продолжительной паузы.
— Ровным счётом ничем. Смотрите и слушайте. Я постараюсь всё время находиться в поле зрения приборов дальнего видения и, кроме того, буду комментировать всё, что увижу или пойму.
Неожиданное решение облегчило душу, разом разрешило все сомнения. Антон вздохнул и зашагал к ближайшему зеркальнику — им, то ли по прихоти судьбы, то ли в результате подсознательного выбора, оказался всё тот же меченый.
«Пообщаемся лучше конкретно, — подумал Антон, разглядывая полупрозрачный гигантский диск. — А то придумал: агитирует меня размножаться путём деления…»
Зеркальник катился ему навстречу. Вот до него уже десять шагов, семь, пять, три… Антон остановился, закинул за спину оба бластера — пусть подальше будут — и стал ждать. На какой-то миг из глубины души, будто из болота, вынырнул чертёнок страха, прошамкал беззубым ртом: «Шьедят они тебя, шьедят!» — и исчез. На обезображенное смертью лицо Балькарселя, которое нависло над ним, Антон старался не глядеть, сосредоточив всё внимание на происходящем.
Край зеркальника потянулся к нему, коснулся тонкой ткани скафандра.
Ничего не произошло.
Антону показалось, будто в разрежённой атмосфере Скупой родился ветерок и погладил его… Вот именно: не коснулся — погладил! Подкатило ещё одно огромное колесо, накрыло невесомым краем плечи, тут же передало своё прикосновение третьему — поменьше.
— Бессмертные звёзды! — воскликнул Антон, обращаясь к геологам базы. — Смотрите, они делятся моим теплом! Они жмутся ко мне, как замёрзшие зверьки. Вы же знаете: на Земле в особо лютые зимы зверьё приходит к человеку…
Антон, расталкивая неуклюжих зеркальников, спустился к зарослям неземного саксаула, отстегнул один из бластеров, перевёл регулятор излучения на минимум.
Он рубил лучом корявые деревца и швырял их в кучу, пока сам не разогрелся, а куча не поднялась вровень с зеркальниками. Их на склонах оврага собралось уже около сотни. Из-за скал выкатывались новые и новые диски. На их телах-экранах по-прежнему мучился рыжебородый Николай Балькарсель.
Вконец умаявшись, Антон присел на первый попавшийся камень и, сфокусировав бластер, поджёг костёр. Саксаул из-за нехватки кислорода разгорался плохо. Но затем красноватые язычки пламени запрыгали по веткам, странным образом обволокли
Зеркальники «заволновались», окружили костёр тесным кольцом. От дисков, находящихся вблизи источника тепла и света, во все стороны пошло весёлое посверкивание.
— Они делятся теплом, — повторил Антон, как бы продолжая свой репортаж. — Они вообще подельчивые — это, по-видимому, одно из условий выживания. Час назад, во время сенсуального сеанса, я уловил ещё один важный нюанс: они берут всегда ровно столько, сколько нужно для жизни и продолжения рода. Остальное, излишек энергии, они отдают другим или… возвращают… Какое трагическое недоразумение, — прошептал он, горестно покачав головой. — Они брали от щедрот стреляющих самое необходимое, а остальное… возвращали. Вы понимаете теперь, что значит стрелять в них?!
Антон носком ботинка пододвинул в костёр несколько откатившихся веток, улыбнулся зеркальникам:
— Грейтесь, ребята, грейтесь…
Затем, повинуясь какой-то подсознательной идее, заглянул в ближайший диск. Несколько секунд поверхность его оставалась без изменений, потом вдруг изображение лица Балькарселя заколебалось, расплылось, будто по экрану прошла рябь, и на Антона из глубины зеркальника глянуло его собственное лицо — заросшее щетиной (три дня уже не брился, всё некогда было), с небольшим шрамом на правой скуле и тёмными мешками под глазами. Всё это — в тысячекратном увеличении, ярко, объёмно…
— Ничего себе физия — испугаться можно, — смущённо пробормотал Антон, прикидывая, что зеркальникам не так уж трудно будет помочь: энерговооружённость базы колоссальная, да и зарослей саксаула здесь хватает.
— Смотрите, что происходит! — позвал его вдруг Заречный.
Лицо Антона пошло по рядам зеркальников, как раньше посверкивание, стирая изображение погибшего Балькарселя.
Но не это удивило Антона. Будто в комнате смеха, с его изображением внутри зеркальников происходили удивительные метаморфозы. Только если кривые зеркала его детства обезображивали, уродовали лицо до неузнаваемости — он, помнится, даже заплакал, испугавшись их недоброго волшебства, — то здесь…
Невероятно! Быть такого не может!
…Сперва исчезла противная трёхдневная щетина. Затем по изображению лица как бы прошла кисть реставратора и омолодила его: исчезли мешки под глазами, разгладились морщины, глаза приобрели былую глубину и блеск. Всего этого зеркальникам, очевидно, показалось мало. После паузы — совещались они, что ли? — шрам на правой скуле сначала потемнел, потом стал быстро светлеть, пока не исчез вовсе.
Антон не мог знать, что чуждые выдумке зеркальники вовсе не улучшали изображение его лица. Они всего-навсего зафиксировали изменившуюся реальность.