Плач волчицы

Лодка скользит по стоячей воде заболоченного озера. Тихая, черная вода темна, как ночное небо. Темна, как сердце убийцы. В воде, один за другим, стоят кипарисы, высокие часовые, неподвижные и молчаливые, как сама смерть. На берегу — плакучие ивы, чьи ветви склонились как будто в печали, и виргинские дубы, искривленные стволы и суковатые ветви которых кажутся заколдованными и навеки замершими в момент агонии. С их уродливых сучьев клочьями свисает мох, серый и заплесневелый, как старая горжетка, оставленная доживать на чердаке какого-то давно забытого и давно разрушенного дома.

Все серо и черно на болоте ночью. Нет ни света,

ни его отражения. Свет узкой луны, зажатой между высокими облаками, едва пробивается, а затем исчезает совсем. Вокруг — тишина, и только лодка, рыча мотором, продолжает свой путь. Глаза выглядывают из зарослей камыша, смотрят с деревьев, с поверхности самой воды. Ночью время выходить на охоту и убегать от погони. Но все живое пережидает, пока лодка не проплывет мимо и не стихнет звук ее мотора, низкого и хриплого, как рычание пантеры. Атмосфера ожидания сгущается, как дымка, которая висит между стволами кипарисов и сладких камедных деревьев.

Один хищник уже нанес удар этой ночью, коварный и злобный, без всякой цели, кроме жажды распоряжаться жизнью другого и наслаждаться возможностью оборвать эту жизнь. Обитатели болота следят за поступью хищника, и запах свежей крови смешивается с отвратительными металлическими запахами болота и сладким ароматом дикой жимолости, жасмина и вербены.

Шум мотора стихает. Лодка проплывает вдоль множества водяных гиацинтов, зарываясь носом в кувшинки. боком подходя к илистому берегу, где папоротник и. стелющиеся по земле вьюны спутаны в клубок. Где-то вдали резкий крик разрезает покрывало ночи. Как эхо. Как эхо. Как воспоминание. Хищник улыбается восторг женно, хитро, думая не о нутрии, которая этот звук издала, а о женщине, чей труп лежит на дне лодки.

Еще одно убийство. Еще одна атака. Совершенна ошеломляющая. Страсть, более сильная, чем секс, более притягательная, чем кокаин. Кровь, теплая и бархатная, сладкая, как вино. Сердце жертвы замирает от страха., громко бьется, безумно стучит, слабеет, умирает.

Тело затаскивается на берег и оставляется у края, протоптанной тропы, которая кажется покрытой белым порошком, когда луна вновь на миг появляется и освещает землю, как внезапно вспыхнувший и тут же погасший прожектор. Ее свет выхватывает голову с черными волосами, мокрыми и растрепанными, без намека на прическу, всего несколько часов назад тщательно уложенными и покрытыми лаком; лицо мертвенно-бледное, щеки грубо нарумяненные, губы с размазанной помадой, рот приоткрыт, глаза раскрыты и слепо смотрят ввысь, на небеса. Ища сострадания, ища избавления. Прося пощады. Слишком поздно для того и другого.

Ее обнаружат через день, может быть, через два. Рыбаки придут сюда, чтобы наполнить свои корзины лещами и голубым карпом. Они и найдут ее. Но никто не найдет ее убийцу, необыкновенно коварного, умного, не признающего человеческих законов хищника…

— Я убью его.

Охотничий пес сидел да куче свежевыкопанной земли, среди кустов азалий и роз, длинная кисть глициний украшала его грудь, как белый треугольник на одежде священника. Лукаво глядя на людей, собравшихся на веранде, он наклонил голову набок, а его черные уши, похожие на флаги, бойко развевались по обе стороны головы. Узкая полоска белого цвета шла вниз между его глаз, причем один глаз был голубой, другой — зеленый, и расширялась к носу. Его шерсть была какого-то дикого голубовато-черного цвета, а кое-где белой, с леопардовыми пятнышками, как будто Природа-Мать так и не смогла решить, кем же будет это создание. Когда люди начали расходиться через французские двери

элегантного каменного дома, известного под названием Бель Ри-вьер, он скорбно завыл.

— Клянусь, я убью его,-рассерженно проговорила Лорел Чандлер, уставившись на собаку и едва сдерживая гнев.

Два дня она вкалывала в этом саду. Два дня. С рассвета и до захода солнца она гнула спину, копала, подрезала и сажала. Она щеткой мыла скульптуры и до блеска начистила старые медные солнечные часы. Отчаянно стремясь сделать что-нибудь и немедленно увидеть положительный результат своего труда, она целиком отдалась делам с тем благоговением и прямодушной решительностью, которые когда-то помогли ей быстро стать прокурором. Она поставила перед собой задачу сделать сюрприз тете Каролине-преобразить участок вокруг ее дома.

Да, Каролина Чандлер вернулась в Байю Бро из поездки за покупками и, безусловно, удивилась. Она стояла слева от Лорел, крохотная женщина с душой и характером титана. Ее черные волосы были искусно завиты в мягкое облачко кудряшек, косметика на ее лице была наложена умело и умеренно, подчеркивая ее темные глаза и женственный рот. Ей едва можно было дать сорок лет, а ее гладкое и блестящее лицо напоминало по форме сердечко.

Стройная, маленькая, одетая в бежевый полотняный костюм, она выглядела свежей, несмотря на то что этот день был изнуряюще жаркий. Пальцы ее правой руки нежно обхватили сжатые кулачки Лорел, и она сказала спокойным голосом:

— Я уверена, что это выглядело чудесно, дорогая. Лорел пыталась успокоить свое дыхание и дышать ровно, как ее учил доктор Притчард на занятиях по аутотренингу, но дыхание ее со свистом рвалось наружу сквозь сжатые зубы и только увеличивало тяжесть, которую она почувствовала в голове и груди.

— Я убью его, — повторила она снова, оттолкнув руку своей тетки и трясясь от злости.

— Я помогу вам, мисс Лорел, — предложила Мама Перл, хлопая короткими пальцами по своему огромному животу.

Старая женщина с шоколадной кожей сопела и топталась на крепких, напоминающих стволы небольших деревьев ногах. Она была кормилицей семьи Чандлер еще во времена детства Каролины и Джеффа Чандлер. Сейчас она жила вместе с Каролиной уже не как прислуга, а как член семьи, командуя Бель Ривьером, как генерал, и спокойно, но не без некоторого раздражения принимая старость.

— От этого пса одни только неприятности, — заявила она.-Только и делает, что роется в отбросах с кухни, как свинья, и срывает веревки для белья. Одни неприятности, и говорить нечего!

Лорел почти не прислушивалась к болтовне женщины. Ее внимание было полностью сосредоточено на собаке, которая уничтожила первую вещь, созданную ее руками по возвращению в Луизиану. Лорел оставила Джорджию и свою карьеру и вернулась в Бель Ривьер, чтобы отдохнуть и поправиться, залечить свои раны и начать жить сначала. И вот первый действительно осязаемый символ начала ее новой жизни вырван с корнем какой-то разбушевавшейся дурной собакой. Ох, не поздоровится ему.

Издав громкий первобытный вопль, Лорел схватила свою только что купленную садовую лопату и рванулась через сад, занеся ее над головой, как топор. Пес испуганно и удивленно гавкнул, развернулся и перепрыгнул через заднюю кирпичную стенку, царапнув ее когтями, отчего с нее посыпались грязь и мелкие камушки. Он бросился наутек в направлении железной калитки, петли которой заржавели за то время, что Бель Ривьер обходился без садовника, и, выбежав из нее, рванул в лес у края заболоченной реки. К тому времени, когда Лорел достигла калитки, проказник был уже далеко. Бело-голубое пятно мелькнуло вдали и исчезло в низком кустарнике.