Плач золотой трубы
Шрифт:
Возвращался в свою часть точно на крылья, но вдруг на середине улицы его остановили трое ребят.
– К Ленке нашей клеишь? – спросил один и коротко, без замаха ударил под дых. Николай согнулся, скрючившись от боли, получил пинок под зад и полетел головой вперед в кювет. А потом подхватился и побежал.
Слышал топот сзади, ругань и обещание поломать ноги, если он еще раз здесь появится.
Но Николай не внял угрозам и через несколько дней появился снова. А перед этим зашел к Лене в салон и принес ей
Потом они гуляли у моря. На пляже было пусто и только две собаки весело носились по краю воды, да редкие отдыхающие на набережной с грустью смотрели в серую весеннюю даль.
Прощание у дома было теплым и многообещающим, но этому не суждено было сбыться.
Парни поджидали его в конце улицы, когда он уже подумал, что пронесло. Николай рванул назад, но запущенный в спину булыжник сбил его.
Мутузили чем ни попадя, а когда он уже перестал и сопротивляться, пообещали, что в следующий раз убьют. Это было сказано спокойно и убедительно.
Неделю он пролежал в госпитале, затянутый в корсет – одно ребро было сломано, а в другом трещина.
Когда выздоровел, несколько раз подходил к салону, издали, через стекло смотрел на Елену, но так и не зашел. А в конце апреле демобилизовался и уехал…
Учился, женился, развёлся, встречался с другими женщинами, снова женился, но всякий раз ловил себя на мысли, что всех своих подруг и жен сравнивает с Еленой, и каждый раз отмечал, что она лучше.
Помнил он и то, как было ему хорошо с ней, и в душе его девушка из Анапы так и осталась чем-то далёким, приятным и желанным.
…Но был еще и стыд.
С тех пор он ни разу не был в этом городе у моря. Изъездил всё побережье, но Анапу объезжал стороной. И вот, наконец, через 19 лет он появился здесь.
Их фирма заключила контракт на строительство нового корпуса для одного из санаториев и его послали посмотреть всё на месте.
Приехал он в город на своей машине, жил в небольшой частной гостинице. Два дня занимался делами, а на третий прогулялся к воинской части, где служил, постоял у ворот, прошел вдоль полутораметрового сплошного забора из камня, выкрашенного, как и тогда в желтый цвет. Нашёл и места, где перелезал через ограждение.
Сходил и к салону, только на этом месте теперь красовался магазин. А затем поехал на и памятную ему улицу, где почти ничего не изменилось – прибавилось лишь несколько новых домов, а старые стали вроде как ниже. И дом Елены стоял на своём месте, здравствовала и груша у забора, поблёскивая листвой.
Николай проехал в конец улицы, где были когда-то виноградники, но от них мало что осталось. Пологий взгорок был заброшен и порос травой.
Он оставил машину и пошел к дому Елены. Во дворе увидел женщину, позвал
– Здесь когда-то Лена жила, в салоне красоты работала, давно, правда это было. Не подскажете, где она сейчас?
– Это моя сестра, – сказала женщина, с интересом рассматривая его. – Но она здесь не живёт.
– А где? Она в Анапе?
– Да, она в городе, только живет на улице Серафимовича, а работает в санатории, в физкабинете, процедурной медсестрой. А вам, зачем Лена?
– Встречались когда-то, интересно увидеть.
Он вернулся в город, заехал на рынок, купил желтые розы, как тогда и поехал в санаторий, который назвала сестра.
Физкабинет нашел быстро, заглянул в дверь, увидел незнакомую женщину, спросил о Лене.
– Вышла, сейчас подойдет, – сказала та. – Но если вы на процедуры, то проходите, я обслужу.
– Нет, я не на процедуры, – сказал он, закрыл дверь и присел на скамейку напротив кабинета. То, что творилось сейчас в его душе трудно передать: была и радость от предстоящей встречи и стыд, за прошлое, но где-то, на самом краешке теплилась и надежда.
Елену он узнал сразу, как только она показалась в конце коридора. Встал и пошёл навстречу, преградил путь и подал цветы.
Она вскинула удивлённо голову, глянула ему в лицо, на секунду задумалась и … узнала.
– Николай, ты что ли?!
– Он самый. Узнала.
– Ну как тебя не узнать! Желтые розы, кроме тебя мне, вроде бы никто не дарил, а еще стихи читал, одно я до сих пор помню, как там: «Август. В тундре дороги топкие. Август. Месяц арктической грусти. И над белыми, белыми сопками проплывают белые гуси…». И потом ты так неожиданно исчез – это тоже памятно. Сколько уже прошло?
– Почти двадцать.
– Да, порядком, а вроде как вчера.
– Я поступил подло, и все эти годы мне было стыдно.
Он опустил покаянно голову, и непонятно – то ли в шутку, то ли в серьёз просит отпущения грехов.
Она грустно усмехнулась, сказала:
– Что уж вспоминать. Ты хоть скажи, что тогда случилось, куда ты пропал? Я даже пыталась тебя искать.
– Поклонники твои с вашей улицы отмудохали, в госпиталь угодил. Я ведь в армии служил, а тебе неправду сказал. Хотя про техникум всё верно. А через месяц демобилизовался и уехал.
– Сволочи! Это Мишкина работа. Он еще со школы всех от меня гонял. Вот гад! Но и ты хорош, почему не сказал?!
Елена была так искренняя в своём возмущении, что у него запершило в горле и слёзы подошли к глазам. Он мотнул головой, кашлянул и стал смотреть в окно.
– Подожди, я отпрошусь с работы, погуляем где-нибудь. Ты как, не против?
Разумеется, он был только «за».
Николай смотрел в окно, но ничего там не видел. Он был в том далёком, прошлом, что, так и не отболев, продолжало жить в нём.