Плач
Шрифт:
– Пожалуйста, оставим это, – ответил я с некоторым раздражением. – Тут есть некоторые аспекты, которые я не должен разглашать.
Барак нахмурился. Раньше я никогда ничего не утаивал от него.
– Что ж, вам виднее, – сказал он тоже с ноткой раздражения.
Джордж между тем оставил отца и сделал два неуверенных шажка ко мне. Я взял его на руки и поздновато понял, что своими пухлыми ручками, измазанными раздавленным горохом, он схватил меня за рубашку.
– Ай-ай-ай! – воскликнул Джек. – Извините. Когда берешь его на руки, нужен глаз да глаз.
Тамасин принесла тарелку с хлебом и сыром и пару сморщенных яблок.
– Прошлогодние, – сказала она, – но хорошо сохранились. – Увидев мою рубашку, забрала у меня Джорджа и посадила на пол. – Баранья голова, Джек, – упрекнула она мужа. – Это ведь ты дал ему горошину, а? Он мог подавиться ею.
– Как видишь, он не стал ее есть, – возразил Барак. – А на прошлой неделе этот дурачок пытался съесть слизняка в саду – и хоть бы что.
– Фу! Дай его сюда. – Тамасин наклонилась к сыну и взяла его на руки, а он озадаченно посмотрел на нее. – Ты поощряешь его на неприятности.
– Извини. Да, лучше держаться подальше от неприятностей. – Ее супруг многозначительно посмотрел на меня.
– Если это возможно, – ответил я. – Если возможно.
Я заехал домой сменить рубашку, прежде чем отправиться в Линкольнс-Инн. На кухне стояла Джозефина в платье, какого я еще на ней не видел, – из хорошей шерсти, фиолетового цвета, с длинным белым воротничком. Рядом на коленях стояла Агнесса, подкалывая ее подол булавками. Когда я вошел, обе встали и сделали книксен.
– Как вам нравится Джозефинино новое платье, сэр? – спросила миссис Броккет. – Она купила его, чтобы завтра выйти, я помогала ей выбрать.
Молодая служанка, как всегда, покраснела. Платье ей шло. Впрочем, я не мог удержаться от мысли, каким бледным и вылинявшим смотрелся этот цвет по сравнению с необычайно яркими красками повсюду в Уайтхолле. Но большинство людей могли позволить себе лишь такие одежды.
– Ты прекрасно выглядишь, Джозефина, – сказал я. – Мастер Браун наверняка будет впечатлен.
– Спасибо, сэр. Посмотрите, у меня и туфли новые. – Девушка чуть приподняла платье, чтобы показать квадратные белые туфли из хорошей кожи.
– Просто картинка, – улыбнулся я.
– А платье из лучшей кендальской шерсти, – сообщила Агнесса. – Оно не сносится много лет.
– Куда вы пойдете гулять? – спросил я.
– На луга Линкольнс-Инн. Надеюсь, сегодня погода опять будет хорошей, – ответила Джозефина.
– Небо безоблачное. Но мне уже нужно поторопиться. Агнесса, мне нужна чистая рубашка. – Я распахнул свою робу, показывая следы маленьких ручек, и сокрушенно пояснил: – Мой крестник.
– Ай-ай-ай! Я позову Мартина.
– Я могу принести рубашку из-под пресса, – сказал я, но миссис Броккет уже звала мужа.
Он появился из столовой в переднике – должно быть, чистил серебро, так как от его одежды пахло уксусом.
– Мартин, ты можешь достать мастеру Шардлейку чистую рубашку? – Как всегда, говоря с супругом, Агнесса сменила тон. – Его маленький крестник запачкал ту, что на нем.
Она улыбнулась, но Мартин только кивнул. Он редко смеялся или улыбался. Похоже, этот человек родился без чувства юмора.
Я поднялся к себе в комнату, и через пару минут появился Броккет с чистой рубашкой. Он положил ее на кровать и встал, ожидая.
– Спасибо, Мартин, – сказал я, – но я оденусь сам. Замаранную оставлю на кровати.
Мой слуга всегда хотел во всем помогать мне, и теперь с несколько расстроенным видом поклонился и вышел.
Сменив рубашку, я вышел из спальни и внизу лестницы увидел Джозефину. Она несла кувшин с горячей водой, осторожно держа его перед собой, чтобы он не коснулся ее нового платья. Девушка пронесла его через открытую дверь гостиной в столовую, где Мартин все еще чистил серебро.
– Поставь на стол, – сказал он. – На салфетку.
– Да, мастер Броккет.
Служанка отвернулась, и я увидел, как она бросила в спину Мартина неприязненный взгляд с долей презрения – вроде того, какой я заметил вчера. Это озадачило меня. Конечно, одни лишь холодные манеры Броккета не могли вызвать подобного взгляда от такой доброй души, как Джозефина.
Я оставил Бытие в конюшне и недолгий путь до Линкольнс-Инн прошел пешком. Барак еще не вернулся, но и Скелли, и Николас были заняты за своими столами. Джон встал и принес мне записку. Его глаза за очками в деревянной оправе сверкали любопытством.
– Только что доставили для вас, сэр. Принесла женщина, ухаживающая за мастером Билкнапом.
Я взял записку и сломал печать. На листке было с трудом накорябано:
Мне сказали, что нужно готовиться к скорой встрече с Создателем. Не могли бы вы в качестве любезности навестить меня завтра после церкви?
Я вздохнул – совсем забыл об этом человеке. Но я не мог оставить такую просьбу без внимания и написал ответ, что буду у него после церковной службы. Затем попросил Скелли доставить его, а когда Джон ушел, обратился к Николасу. Сегодня тот был одет скромно – в короткой черной робе в соответствии с правилами. Он протянул мне кипу бумаг:
– Мое изложение основных пунктов по тому делу о передаче собственности.
Я быстро просмотрел листы. Писал он не очень разборчиво, но материал был изложен толково и логически выстроен. Возможно, парень в конце концов взялся за ум. Я взглянул на него – Овертон был шести футов ростом, и мне пришлось задрать голову. Его зеленые глаза смотрели ясно и прямо.
– У меня есть новая работенка, – сказал я. – Дело конфиденциальное и требует осмотрительности, и, к несчастью, следующие несколько дней, если не больше, я буду мало бывать в конторе, и тебе понадобится потратить несколько лишних часов. Ты готов к этому?