Плач
Шрифт:
– Я верую, как требует король, – ответил Николас, повторяя формулу тех, кто хочет себя обезопасить, и посмотрел на меня. – В таких вопросах я хочу лишь, чтобы меня не трогали.
– Ну и хорошо, – сказал я. – А теперь свернем сюда, на Аве-Мария-лейн, чтобы сначала встретиться с констеблем.
Аве-Мария-лейн оказалась длинной узкой улочкой с трехэтажными зданиями, кучей лавочек и жилых домов – все с нависающими крышами. Я заметил пару книжных лавок: на столах перед ними были выложены книги, за которыми присматривали приказчики в синих нарядах и с дубинками, чтобы отпугивать
– Констебля зовут Эдвард Флетчер, – сказал я Николасу. – Он живет под вывеской с красным драконом. Смотри, вот она. Если его нет дома, попытаемся найти его на службе.
Дверь открыл слуга, сказавший нам, что мастер Флетчер дома. Он провел нас в маленькую гостиную со столом и стульями – там все было завалено бумагами. За столом сидел тощий человек лет пятидесяти в красном камзоле и шапке городского констебля. У него был крайне усталый вид. Я узнал его – это был один из тех, кто накануне носил хворост на костер.
– Дай вам Бог доброго дня, мастер Флетчер, – сказал я.
– И вам того же, сэр, – почтительно проговорил хозяин дома – несомненно, на него произвел впечатление мой наряд. Он встал и поклонился. – Чем могу помочь?
– Я здесь по делу об убийстве Армистеда Грининга, да помилует Господь его душу. Его убили на прошлой неделе. Насколько я знаю, коронер возложил расследование на вас.
– Да, верно, – вздохнул Эдвард.
– Я сержант Мэтью Шардлейк из Линкольнс-Инн. Мой ученик, мастер Овертон. Родители мастера Грининга очень опечалены утратой и попросили меня, с вашего позволения, помочь в расследовании. У меня есть доверенность от них. – Я протянул ему документ.
– Прошу садиться, джентльмены. – Флетчер убрал бумаги с двух стульев и положил их на пол. Когда мы уселись, он с серьезным видом посмотрел на нас. – Вы понимаете, сэр, что если убийца не схвачен в течение первых двух дней и его личность не установлена, шансов найти его очень мало.
– Это мне прекрасно известно. Я участвовал раньше в подобных расследованиях и понимаю, как это трудно. – Я посмотрел на сложенные вокруг бумаги и добавил, сочувственно улыбнувшись: – И знаю, как тяжелы обязанности констебля в наши дни. Расследование запутанного убийства – это, должно быть, лишь дополнительное бремя.
– Истинно так, – печально кивнул Эдвард и, поколебавшись, добавил: – Если вы возьметесь за расследование, я буду только благодарен.
Да, я верно оценил этого человека. Многие лондонские констебли ленивы и продажны, но Флетчер был добросовестен и безнадежно завален делами. И, возможно, он находился под впечатлением от того, что ему пришлось делать вчера.
– Конечно, я буду держать вас в курсе дела. А вы можете докладывать обо всем выясненном коронеру, – сказал я ему, добавив про себя: «…и приписывать себе честь».
Констебль кивнул.
– Пожалуй, я бы начал с вопросов, что вам известно об обстоятельствах убийства, – продолжил я. – Мой ученик, с вашего позволения, будет записывать.
Николас достал из
– Где-то после девяти вечера десятого числа, как только стемнело, ко мне пришел один из моих караульных. И сказал, что убили печатника с Патерностер-роу, Армистеда Грининга, а также доложил, что его сосед мастер Оукден, нашедший тело, поднял шум и крик. Я послал сообщение коронеру и пошел на Патерностер-роу. Оукден был там и выглядел очень расстроенным и взволнованным. Он сказал, что со своим подмастерьем работал допоздна у себя в типографии, пользуясь последними лучами солнца, и вдруг услышал громкий крик из мастерской Грининга рядом – тот звал на помощь. Потом раздались удары и крики. Мастер Оукден – человек состоятельный, а у Грининга был мелкий бизнес, его типография чуть больше деревянной лачуги.
– Значит, это не очень безопасное место, – заметил я.
– Да, действительно. Мастер Оукден сказал мне, что бросился посмотреть. Дверь была заперта, но он ее выломал и едва успел заметить двоих здоровенных оборванцев, которые убежали через боковую дверь. Помощник мастера Оукдена, старик, оставался в дверях типографии Оукдена, но видел, как двое выбежали и через стену позади сарая перелезли в сад. Он все подробно описал. Мастер Оукден хотел было броситься за ними, но заметил, что типографию подожгли – на кипу бумаги уронили лампу.
– Они хотели сжечь место преступления? – спросил Овертон.
– Если б его сожгли и на пожарище нашли обугленное тело, – сказал я, – смерть Грининга можно было бы приписать случайно возникшему пожару.
Флетчер кивнул:
– Я так и предположил. Как бы то ни было, Оукден увидел огонь и поспешил его потушить, пока тот не добрался до краски и других типографских материалов. Они очень огнеопасны, и пламя могло бы перекинуться на его мастерскую.
Я согласно кивнул. Летом пожары были одним из ужасов Лондона, а для печатников, наверное, особенно пугающим.
– Потом он увидел, что мастер Грининг лежит в луже крови рядом со своим прессом и голова его пробита, – нахмурился констебль. – Я тогда слегка рассердился на мастера Оукдена за то, что после своего заявления он ушел и на несколько часов где-то пропадал. Сам он потом сказал, что во время дознания был так потрясен случившимся, что ему было необходимо пойти выпить, и он пошел в какую-то таверну у реки, которая не закрывается после вечернего звона. – Эдвард пожал плечами. – Однако до того, как уйти, он рассказал мне все, что знал, а он слывет честным человеком.
Я напомнил себе, что в эти часы Оукден был в Уайтхолле.
Рассказчик в нерешительности замолк, а потом продолжил:
– Должен вам сказать, что у меня уже было указание присматривать за мастером Гринингом. Он был известен своими экстремистскими религиозными взглядами и дружил с радикалами. Три года назад его плотно допрашивал епископ Боннер о некоторых книгах Джона Бойла, которые контрабандой привезли из Фландрии. Доносили, что Грининг был одним из распространителей. Но доказано ничего не было. Однако странная вещь: его типография была маленькой, всего с одним станком и одним подмастерьем, но он сумел держать свой бизнес на плаву несколько лет, хотя вы знаете, каким рискованным делом является книгопечатанье.