Плач
Шрифт:
Я кивнул:
– Ты кладешь белье на сундук. Тебе известно, что в нем хранятся ценности?
– Клянусь, сэр, я не притрагивался к нему! Полагаю, он был заперт.
– Ты когда-нибудь проверял, заперт ли он?
– Никогда, – ответил юноша. – Я предан Ее Величеству. – Он возвысил голос, и я снова уловил в нем нотку страха.
Тогда я принял более дружелюбный тон.
– Ты не заметил чего-нибудь необычного в комнате в тот вечер? Может быть, что-то с сундуком?
– Нет, сэр. Уже темнело. Я принес лампу. – Паж нахмурился. – Но если бы что-то было не так с сундуком, я думаю, я бы заметил. В ту неделю я клал туда белье каждый вечер.
– Ты когда-нибудь видел тот украденный перстень?
– Нет. Мне говорили, что королева иногда носит его на пальце, но когда она проходит, я всегда низко кланяюсь, так что никогда его не видел.
– Очень хорошо. – Я поверил ему, но Гарет Линли, я был уверен, боялся чего-то более серьезного, чем мой допрос. – Ты сам откуда, мальчик? – непринужденно спросил я. – У тебя северное произношение.
Мой вопрос, похоже, еще сильнее встревожил юношу – его глаза забегали.
– Из Ланкашира, сэр, – ответил он. – Моя мать была когда-то фрейлиной Екатерины Арагонской. Это через нее моя семья получила свои земли. Она знала мать нынешней королевы, старую леди Парр.
– И так ты получил свою должность? Через связи своей семьи с матерью королевы?
– Да, сэр. Она написала лорду Парру, не найдется ли место для меня. – Дыхание Линли заметно участилось.
– Твои родители еще живы?
– Только мать, сэр, – сказал мальчик и немного помолчал в нерешительности. – Десять лет назад, после Северного восстания [23] , отца посадили в Тауэр, и он умер там.
Я сосредоточенно обдумал это. Парень, чья мать служила Екатерине Арагонской и чей отец принимал участие в Северном восстании…
23
Северное восстание, или Благодатное Паломничество – восстание в северной Англии в 1536 г., вызванное разрывом Генриха VIII с Римской католической церковью.
– Значит, история твоей семьи может заставить задуматься о твоих религиозных симпатиях, – медленно проговорил я.
Гарет сломался внезапно и полностью. Он чуть не упал со своего кресла и встал на колени, сжав ладони вместе.
– Это неправда! – воскликнул он. – Клянусь, я не папист, я верно следую королевским заповедям! Я постоянно говорю всем, если б только они оставили меня в покое…
– Встань, – ласково сказал я, жалея, что довел его до такого состояния. – Сядь обратно в кресло. Я здесь не для того, чтобы причинить тебе вред. Ты сказал: «говорю всем». Кому это «всем»?
Паж отчаянно замотал головой – по щекам его текли слезы.
– Давай, Гарет! – подбодрил я его. – Если ты не сделал ничего дурного, тебе ничего не будет. А если сделал – и признаешься, – королева будет милостива.
Мальчик издал долгий неровный вздох.
– Я ничего не сделал, сэр. Но, как вы говорите, из-за прошлого моей семьи все думают, что я из тех, кто шпионит за реформаторами. Хотя лорд Парр и королева знают, что моя семья лишь хочет жить тихо и верно служить. Но после того, как я пришел во дворец… – Он опять замялся в нерешительности. – Один человек подходил ко мне, дважды, и спрашивал, не соглашусь ли я замечать, что могу, насчет королевы и сообщать тем, кто, по его словам, служит истинной религии. Я отказался, клянусь… – Юноша жалко уставился на меня. Его лицо распухло от слез, и я вдруг понял, как выгляжу в глазах невинного мальчика, ступившего в эту позолоченную, прекрасную выгребную яму.
– Ты доложил об этом вышестоящим? Лорду Парру?
– Нет, сэр, не посмел. Тот человек, он… напугал меня.
– Когда это случилось?
– Как только я пришел, прошлой осенью. Потом снова, в апреле, когда началась охота на еретиков.
– Два раза подходил один и тот же человек?
– Да, и я не знал его. Я рассказал одному из пажей, и тот сказал, что такое бывает, когда впервые появляешься при дворе, – подходят от одной стороны или другой, и если хочешь уберечь свою шкуру, лучше сказать «нет». Подходит всегда кто-нибудь неизвестный при дворе, слуга кого-нибудь из больших людей, но не из дворца.
– Как его звали?
– Он не сказал. Первый раз он подошел ко мне на улице. Второй раз ждал меня у дома, в котором я бываю. Что-то в его лице напугало меня. – Мальчик потупился, стыдясь своей слабости.
– Можешь его описать?
Линли снова поднял на меня глаза и понял, что сейчас все решится.
– Ему было за двадцать, худой, но жилистый и сильный. Одежда на нем была дешевая, но говорил он как джентльмен. Помню, что у него не хватало половины уха, как будто ему отрубили его в бою. – Гарет содрогнулся.
Отрублено пол-уха, как и у одного из тех, кого спугнул Элиас, когда они в первый раз пытались проникнуть в типографию. Я постарался не выказать своего возбуждения, а паж продолжил:
– Оба раза он говорил, что если я соглашусь шпионить за королевой, то заслужу благодарность очень значительной персоны в королевстве, что этот человек наградит меня и продвинет мою карьеру при дворе.
– Конечно, заманчивая перспектива, – заметил я.
– Нет. – Гарет вовсю замотал головой. – Теперь я хочу лишь как можно скорее убраться отсюда.
– Ты правильно сделал, что сказал мне, – попытался успокоить его я. – Тебе нечего бояться. А потом, когда ты отказал этому человеку во второй раз, ты видел его снова?
– Никогда. Мне говорили, что если тебя не удается совратить, они отступают. Я бы хотел уехать домой к моей семье, сэр, – добавил парень тонким голоском. – Без позора.
– Думаю, это можно устроить.
Гарет шелковым рукавом вытер лицо. Я мог только сочувствовать его слабости. Окажись я сам на его месте в этом возрасте, моя реакция, вероятно, была бы такой же. Я отпустил его и, оставшись в одиночестве в кабинете лорда Парра, подумал: «Наконец-то ниточка!»
Глава 10
Мэри Оделл была высокой полной женщиной чуть за тридцать. На ней была черная шелковая ливрея, а на ее светлых волосах – шляпка со значком королевы. Черты лица ее отличались мягкостью, и во всем ее облике было что-то материнское, хотя она не носила обручального кольца. Зеленые глаза Мэри были остры и настороженны. Я встал и, поклонившись, предложил ей сесть. Она села, сложив руки на коленях, и стала с любопытством и, подумалось мне, с удивлением разглядывать меня.