Плаха да колокола
Шрифт:
– Пропали! – сник Странников; от брошенных поклонниц опытный ловелас не терпел намёков на какие-либо объяснения. Не зная, куда деваться, он вдруг приметил Турина, скромно подпиравшего стойку вместе с курносенькой девицей, и попытался присоединиться к ним, но, словно каменный гость, из полумрака фойе перед ним возник заместитель губернского прокурора. И секретарь обрадовался Глазкину, вцепился в него обеими руками, будто в драгоценного родственника.
– Павел Тимофеевич, и вы здесь! А мне брехал кто-то, что в Москву собирались? – выпалил он первое пришедшее на ум.
– В понедельник, – произнёс
– Что ж? Учёба? Совещание?
Тот отрицательно покачал головой.
– Неужели новое назначение?
– Всё может быть…
– Так это же славно! Это отметить надо! – загорелся секретарь и поискал Задова, но тот уже оживлённо беседовал со Стефанией, бесстрашно оттирая старшую сестру.
Прокурор же производил странное впечатление: отвечал коротко и невпопад, то и дело оглядывался, явно кого-то поджидая. Казалось, для этого он сторожил Странникова и, ухватив обе его руки, не собирался отпускать. Но взгляд его то и дело устремлялся наверх к банкетному залу.
«Что за чертовщина! – постепенно накалялся гневом Странников. – Что за вечер сегодня? Сплошные недоразумения! Кажись, этот олух свою невесту где-то потерял, а собирался её со мной свести? Плутовка от него сбежала и забавляется наверху? Но с кем же?»
И действительно, словно прослышав про его догадку либо по какому другому знаку, грустная музыка наверху резко оборвалась, раздался стук упавшего на паркет стула, и вниз по лестнице, прыгая через несколько ступенек, пронеслось женское создание в белом.
– Осторожно! – расступились все.
– Осторожно! – испугался и Странников, вырвался от Глазкина и раскрыл объятия, ибо безумное существо неслось прямо на него.
– Ах! – замер зал и все на лестнице. Странников зажмурил глаза, приготовившись к неизбежному столкновению. Но волновались зря: девица удачно рассчитала траекторию пируэта и пушинкой упала ему на грудь.
Сцена впечатлила и поразила. Всё затихло. Забылись дерзость, внезапность, испуг, никто не подумал о нахальстве, всех поразили расчёт, интрига, а главное – удивительный финал. Слетевшая птицей с лестницы девица была пластична и легка, Странников даже не качнулся, её рука между тем обвила его шею, и лёгкие волосы разметались на груди. Нежный поцелуй в щёку не смутил секретаря, повидавшего многое и пережившего не такое.
Если бы окружающие не знали обоих, не видели, что рядом улыбался жених, можно было бы подумать о разном. Но не успели нечистые мыслишки зародиться в самых испорченных мозгах, как Задов пробасил с лицом ликующего режиссёра:
– Вот и свершилось! Вот и явилась к нам долгожданная прима-балерина. – Он схватил девицу за руку и, поцеловав, упал на колено. – Павлине гип-гип-ура! Ура! Ура!
И зал мужскими голосами трижды повторил за ним эти возгласы, впрочем, ничего совершенно не понимая.
А артист продолжал:
– Господа! Поздравляю всех с рождением новой актрисы! Как я уговаривал её! Как я ходил за ней по пятам, клянча и унижаясь! Но этот жестокий страж!.. – Задов ткнул пальцем в грудь прокурора. – Этот жёстокий тиран был против! Любуйся, публика, и трепещи! Какой талант едва не был зарыт в землю!
Странников озирался, не совсем уютно чувствуя себя в уготовленной ему роли, и бросал колкие взгляды на приятеля. Глазкин
Странникова, конечно, не привлекали шампанское и вся эта сумасшедшая эйфория вокруг начавшегося необычного, на его взгляд, танца, хотя взлетали с шумом пробки под потолок и ароматная пена лилась рекой. Он поставил цель не упустить из виду режиссёра всего этого, проворного Задова, желая добиться от него объяснений по многим накопившимся вопросам. Однако, приметив водку в центре стола, потянулся к ней – горло его давно пересохло от приветственных речей, дискуссий и лобзаний. Но чья-то услужливая и твёрдая рука протягивала ему уже наполненную рюмку.
– Добрый вечер, Василий Петрович, – смущённо произнёс Турин, – мы так и не смогли пообщаться. Здесь такая суета. А это моя Вероника. – И он слегка подтолкнул вперёд зардевшуюся курносенькую.
– Очень приятно. Как вам у нас? С непривычки, наверное, не по себе? – Он опрокинул рюмку и потянулся к селёдке, с утра после истории с докладом ему и мысли не приходили о еде, а теперь всё нутро взыграло, требуя насыщения.
– Я в этих танцах, тем более таких, откровенно признаться, не понимаю ни бельмеса, – начал и запнулся Турин, подымая рюмку. – Вот, может, Вероника?
– Всему мы обязаны американцам, – бесцеремонно, как на партийном собрании, вступилась та, но под пристальным взглядом секретаря покраснела и вслед за Туриным пригубила водку, лизнув кусочек лимона. Лимон её вдохновил, и она закончила смелее: – Однако я не нахожу их вульгарными, как некоторые. Многое зависит от артиста, если танцор вполне морально подкован…
Турин незаметно подтолкнул её, и она запнулась.
– Мы все так считаем, – откуда-то донёсся голос Задова, и тут же появился он сам. – Анатолий Васильевич Луначарский, уже будучи наркомом просвещения, не испугался пригласить в революционную Россию великую актрису зажечь огонь культуры в сердцах и душах молодых.
– Ну, понесло агитатора, – подмигнул Странников Турину, чтобы тот не забывал наполнять рюмки, казавшиеся ему слишком маленькими среди большого количества бутылок на столе. – Его теперь не остановить.
– Сам Станиславский чуть не влюбился в неё, едва увидев! – продолжал рассыпать восторги Задов.
– О ком вы? – широко раскрыла глаза Вероника, следя за танцем неистовой Стефании.
– О великой Айседоре Дункан, конечно, – проследил за ней Задов. – А ведь нашей Стефании, которой вы сейчас любуетесь, ещё девочкой посчастливилось брать у неё уроки. Тогда Айседора открыла свою школу и некоторое время преподавала технику танца всем желающим девушкам и детям.