Пламя Магдебурга
Шрифт:
– Согласен, в Магдебурге оружия не достать. Но разве свет сошелся клином на Магдебурге? В трех милях от него, вверх по течению, есть укрепленный форт с гарнизоном в полсотни мушкетеров. Что, если мы поговорим с командиром этого форта? Армейские офицеры продажны.
Хагендорф почесал в затылке.
– Дело стоящее, – сказал он. – Думаю, мы сможем сторговать у него аркебузы и порох за полцены.
– Предположим, все это так, – забарабанил по столу пальцами Хойзингер. – Но по дороге груз могут перехватить люди Его Высочества, и тогда все это предприятие закончится для нас виселицей или драконовским штрафом. Слишком
Бургомистр повел перед собой мягкой ладонью.
– Переправим оружие по реке. Загрузим баркас, прикроем сверху мешковиной. Никто ни о чем не узнает. Разумеется, для такого дела необходимо будет договориться с рыбаками в Рамельгау – но это несложно устроить.
– Согласен, толково придумано, – кивнул после паузы Хойзингер. – Остается только решить, где мы достанем деньги.
Бургомистр удовлетворенно качнул головой.
– К этому я и веду, – сказал он. – Кленхейм теперь обеднел, и все же от прежних времен у нас осталось немало богатств. Украшения, серебряная и оловянная посуда, светильники и многое другое, не говоря уже о больших запасах свечей. Все эти богатства являются собственностью членов нашей общины, и только они, как истинные владельцы, могут распоряжаться ими. Вот что я предлагаю: пусть каждая зажиточная семья Кленхейма внесет в городскую казну деньги и ценные вещи – столько, сколько сможет отдать. Собранных средств, как я полагаю, будет достаточно для закупки нескольких аркебуз, а также необходимого количества пуль и пороха. Хочу, чтобы вы поняли: речь идет о добровольном взносе, который должны будут сделать все состоятельные горожане, включая меня самого. Семьи бедняков будут от этого освобождены и…
Поднявшийся в зале шум заглушил его слова.
– Для чего платить Магдебургу подати, если они не могут нас защитить?! – вскочил со своего места Карл Траубе. – Для чего вышвыривать деньги в эту бездонную яму?
– Наместник обобрал нас до нитки, – вторил ему Август Ленц. – А теперь мы должны стянуть с себя еще и исподнее!
– К черту аркебузы, дайте вначале пережить зиму! – гаркнул кто-то на заднем ряду.
– Без оружия что будем делать? Ты об этом подумал, дурья башка?!
– Чего кипятиться? Сказано же, пусть платит, кто хочет.
– Я-то уж точно ничего платить не буду! Мне семью кормить надо…
Люди кричали и размахивали руками. Сквозь окна, прильнув к стеклу, заглядывали любопытные. Ганс Лангеман, воспользовавшись суматохой, вытащил из-за пазухи маленькую бутыль темного стекла и сделал глоток. Фридрих Эшер вытер платком багровую потную шею.
Наклонившись к бургомистру, Хойзингер шепнул:
– Зря ты все это затеял, Карл. Они не согласятся.
Тот лишь недовольно посмотрел на него и ничего не ответил.
– Довольно кричать, – увещевал собравшихся Юниус Хассельбах, – речь идет о нашей же с вами…
Но никто не слушал его.
– Чтобы купить новые аркебузы, понадобится целая куча денег. Кто возместит нам эти расходы? – говорили одни.
– Против солдат все равно не удержимся! – твердили другие.
– Защита города – общее дело. Если уж платить, то пусть платят все, – хмурились цеховые мастера.
– Такие, как вы, скорее голову себе разобьют, чем отдадут хоть полкрейцера! – отвечали им с задних скамей.
– Тихо!! – рявкнул вдруг со своего места Якоб Эрлих, ударив кулаком по столу.
Люди с обескураженным видом посмотрели на цехового старшину.
– Тихо, – повторил Эрлих, тяжелым взглядом обводя собравшихся. – Без толку горлопанить. Речь теперь идет не о деньгах – о судьбе всего нашего города. Если имперские солдаты появятся здесь, ни сотней, ни тысячей талеров мы уже не отделаемся. Нужно защитить себя.
– Что ты такое говоришь, Якоб?! – всплеснул руками Карл Траубе. – Магдебург тянет с нас подати, не платит по долгам, в казне Кленхейма ничего не осталось, и ты еще предлагаешь, чтобы мы отдали последние деньги на покупку нескольких ружей?
– Когда ландскнехты ворвутся в твою спальню, Карл, что ты им скажешь? – чуть прищурив глаза, спросил Эрлих. – Предложишь пух из подушки?
– Да в том-то и дело! – воскликнул Траубе. – От них не защититься ни мушкетом, ни пикой. Они придут и возьмут, что хотят. Так не проще ли спрятать понадежнее то, что у нас еще осталось? Зачем тешить себя надеждой, будто можем справиться с ними?
Глядя на спорящих, бургомистр тяжело вздохнул и покачал головой. Затем машинально придвинул к себе пузатую серебряную чернильницу, стоявшую в центре стола. На круглых боках чернильницы была выгравирована сцена охоты – двое волков, преследующих оленя. Благородное животное пыталось спастись, выбрасывая вперед тонкие ноги, но волки уже настигли его, и рвали вытянутое в прыжке тело, и тянули его вниз. Серебряный олень был обречен.
– Солдаты грабят тех, кто не может за себя постоять, – заметил Эрнст Хагендорф. – Зверю нужна добыча, что послабее.
– С чего вы вообще взяли, что Кленхейму угрожает опасность? – спросил трактирщик Майнау. – До сих пор все было благополучно.
Бургомистр поднял вверх руку, призывая людей к спокойствию.
– Криком мы ничего не решим, – устало сказал он. – Выслушайте, что предлагает городской совет. Каждая семья, что платит не меньше четырех талеров годовой подати, пусть сделает свой взнос на покупку оружия – столько, сколько сочтет возможным. Могу вас заверить, что деньги эти не пропадут – община будет числить их как долг перед вами и вернет при первой возможности.
– Моя семья отдает Кленхейму серебряные кубки саксонской работы, – сказал Якоб Эрлих. – Они стоят не меньше сорока талеров.
– Даю двадцать талеров серебряной монетой и десять золотых флоринов, – сказал Курт Грёневальд.
– У меня с прошлых времен осталось несколько ценных вещей, – проведя ладонью по лбу, пробормотал Юниус Хассельбах. – Думаю, город сумеет извлечь из них пользу.
Наклонившись к уху соседки, Эрика Витштум зашептала:
– Лукавит, лукавит цеховой старшина. Знаю я его кубки, им цена вполовину меньше…
– Я ничего не отдам, – спокойно сказал Адам Шёффль, поднимаясь со скамьи, распрямляя крепкую спину. – Можете решать что угодно.
– Почему? – сурово спросил Курт Грёневальд.
– Я вовремя плачу подать и не заикаюсь об отсрочке, – спокойно ответил Шёффль. – Когда люди приходят на мою мельницу, я беру с них справедливую цену. В одно лето у меня сдохли три коровы, а в амбаре во время дождя провалилась крыша, так что залило добрую четверть муки. Разве я бросился в городской совет, стал хныкать и просить помощи? Нет, я этого не сделал. Вы знаете, что на мне четверо детей и старуха мать. Жена моя, Тереза, почти ослепла. Но я никогда никого не просил о помощи. Я не такой человек.