Пламя Магдебурга
Шрифт:
В небо потянулись струйки черного дыма. Курт и его люди сумели-таки подпалить несколько крыш. Значит, пора.
Иеремия коротко махнул рукой, и его люди, полторы дюжины головорезов, без единого звука бросились вперед. Шпаги в ножнах, пистолеты за поясом, аркебузы в руках. Четверо тащат на себе лестницы, у голштинца Акселя в руках связка обернутых куском холста факелов. Брюн сжимает в крепких кривых зубах охотничий нож. Главное – быстрей добежать, пересечь чертово поле, где негде укрыться от пуль и арбалетных стрел, а уж потом и собственное оружие пустить
Все просчитано, все должно получиться. Бюргеры будут ждать их у ворот, вцепившись в свое оружие потными от страха пальцами. Они трусливы и не знают, что такое настоящий бой. Страх опрокинет их куда быстрее, чем сталь и свинец.
Скольких людей он потеряет во время атаки? Пять человек? Десять? Не слишком важно. На каждого убитого солдата придется несколько мертвецов среди горожан. И потом, в военном ремесле без потерь не бывает. Главное, что город будет принадлежать им.
Маркус бежал по Конюшенной улице, сжимая в руках аркебузу, стараясь, чтобы с полки не просыпался порох. Шея взмокла от пота, рубаха липла к спине, а в горле было так сухо, что каждый новый вдох словно царапал его когтями.
Почему Хагендорф отослал его?! Со дня смерти отца он, Маркус, только и мечтает о том, чтобы вступить в драку с солдатами, убивать их до тех пор, пока не убьют его самого. Он должен отомстить за отца, отомстить за Магдебург, отомстить за всех тех, кому солдаты принесли страдание и смерть. За тех, кто уплыл вниз по реке… Хагендорф не должен был отсылать его, не имел права! И все же приказ отдан, и он не смеет его ослушаться. Возможно, ему улыбнется удача и он сумеет избавить мир от нескольких тварей в грязных солдатских башмаках…
Дом кожевника Нойманна, поворот, длинное здание общинной конюшни. Дальше улица превращается в тонкую земляную тропинку вдоль сложенной из грубых валунов ограды. За оградой – фруктовый сад и общинное поле, размеченное межевыми камнями, прорезанное посередине мутным ручьем. Земля черная, рыхлая, зеленые всходы поднялись не больше, чем на вершок. Прямо через поле, чуть пригнувшись, бегут вооруженные люди. Без флага, без криков, почти бесшумно, сжимая в руках аркебузы, шпаги и короткие пики. Их лиц и одежды не разглядеть.
Увидев их, Маркус замер на месте – и в следующую же секунду пригнулся, спрятавшись за оградой. Кровь прилила к лицу, стук сердца оглушительно отдавался в висках. Вот то, чего опасался Хагендорф. Солдаты отвлекли их внимание, а сами тем временем решили ударить исподтишка. Сколько их? Около двух дюжин. Матерые, опытные убийцы. Нельзя допустить, чтобы они ворвались в город. Но как остановить их? Через пару минут они уже будут здесь. Перебраться через ограду для них не составит труда. Что делать?! Скорее назад, к Хагендорфу, предупредить его!
Маркус уже хотел броситься обратно, но тут заметил, как на крыльцо соседнего дома выбежал человек. Черт возьми, да это же Отто Райнер, сын кровельщика, – долго же он собирался, чтобы побежать на сигнал тревоги! И все-таки хвала Небесам, что он появился здесь!
Пригибаясь, чтобы не высунуться из-за ограды, Маркус побежал Райнеру навстречу.
– Стой, Отто! – сдавленно прохрипел он и, прежде чем сын кровельщика успел открыть рот, добавил: – На нас напали солдаты. Хагендорфу нужна помощь.
– Так я и… – с глупым, растерянным видом промямлил Райнер.
Боже, что за идиот! И ему еще хватило наглости ухаживать за Гретой?!
– Не перебивай, нет времени объяснять. Беги к Южным воротам, там Конрад Месснер и с ним еще трое парней. Пусть немедля бегут сюда с оружием, я встречу их здесь.
Отто подозрительно посмотрел на него:
– Что ты болтаешь? Пост у ворот нельзя…
Маркус с силой тряхнул его за плечи. Сколько же времени приходится тратить впустую из-за чужой глупости!
– Приказ Хагендорфа! Понял?! Беги!!
Отто повернулся и, спотыкаясь, придерживая на плече соскальзывающее древко кривой алебарды, бросился вниз по улице.
Чуть отогнув ветку каштана, Маркус впился глазами в бегущих солдат. Их разделяет меньше сотни шагов. Но теперь он знает, что делать.
Дверь дома Райнеров не была заперта, и Маркус без помех вбежал внутрь. Герда Райнер – Отто она приходилась теткой – вытаращила на него глаза. Всклокоченная, еще сонная, в накинутом на плечи шерстяном платке.
– Маркус?! Что ты здесь делаешь? И почему колокол…
– Бегите отсюда!
– Но…
– Бегите! Через пару минут сюда ворвутся солдаты!
Наверное, в другой ситуации она бы оторопела от его слов или, еще хуже, ударилась в слезы. Но сейчас, видимо, выражение лица Маркуса и его голос быстро убедили ее, что спорить и сомневаться не следует, – быстро все поняла. Перекрестилась на висящее на дальней стене распятие, сделала шаг по направлению к двери.
Маркус остановил ее:
– Не сюда. В доме есть второй выход?
– К-конечно, – запинаясь, кивнула Герда. – Вот там…
– Уходите через него. И спустите собаку с цепи.
Он не смотрел, как она уходила. Его взгляд был прикован к противоположной стороне улицы. Туда, откуда должны были появиться солдаты.
Маркус приоткрыл створку окна, вытащил огниво и поджег аркебузный фитиль.
Каждый раз перед боем Иеремия чувствовал необычное возбуждение – ничуть не менее сильное, чем то, которое охватывало его, когда он оставался наедине с женщиной. Кровь горячила вены, мышцы гудели, ноги словно сами несли вперед, любой звук, запах, движение воспринимались гораздо острей. Сколько раз он ощущал это перед началом битвы, когда несколько тысяч человек выстраивались в боевой порядок под черно-золотым знаменем, под сухой треск барабанов, захлебывающийся визг деревянных флейт, нетерпеливое ржание оседланных жеребцов! Ощетинившиеся длинными пиками батальоны пехоты, кавалерийские эскадроны, прикрывающие фланги, тяжелые, неповоротливые пушки, выкатываемые на позиции. Запах земли, запах железа и пороха. Тусклые пятна солнца на стали нагрудников, алые офицерские кушаки. Риск, угроза смерти, а вместе с тем – ощущение собственного всемогущества, своей силы, своего превосходства. Пьяное, ни с чем не сравнимое безумие боя, скрип песка на зубах, небо, обвисающее вниз мертвыми, безжизненными лохмотьями.