Пламя моей души
Шрифт:
— Вот, — она показала фигурки травнице. — Мне сказали, что оттуда они. Что те идолы, что стояли в святилище были такими же, пока не сгорели.
Женщина прищурилась, рассматривая их издалека, да не притрагиваясь. И показалось вдруг, что дыхание её чаще стало, взволнованней. Димина подняла вдругорядь взор на Елицу, присмотрелась лучше. Сызнова будто хлестнуло ливнем сильным в лицо, словно каждый раз травница рёбра ей щупала, пытаясь что-то отыскать. И от этого становилось дышать трудно.
—
Да голос её странно дрогнул слишком острым любопытством. И призадуматься бы, стоит ли отвечать честно, да выбора уже особо не было: скроешь что-то, а после и тебе всей правды не скажут, какую услышать можно было бы. Пусть и не доверяла Елица этой женщине, ласковой, казалось бы, приветливой, но вовсе не такой простой, какой она хотела выглядеть. Да и загадка эта, как так её собственный муж в супругах у той оказался, никак покоя не давала.
— Нашли мы их на другом капище. Которое далеко отсюда. А после рассказали мне, откуда они.
Димина бровь приподняла и усмехнулась задумчиво. Все вокруг и дыхание затаили, перестав вмешиваться в их разговор. Словно понимали они, что Елице выведать удастся гораздо больше, чем могли бы Чаян или тем более Леден.
— Они не с этого капища, — огорошила травница. И перед глазами на миг потемнело. — Хоть и повторяют здешних Богинь в точности. Не в святилище ли Велеса они отыскались?
Елица сглотнула горечь, приходя в себя от мгновенного потрясения — снова ошибка! — и кивнула, не в силах и слова сказать.
— Думается мне, что связаны эти идолки с обрядом сложным. Будто кто-то хотел разные святилища между собой связать. Круг замкнуть, — травница заговорила медленно и осторожно, будто нащупать пыталась в догадках своих какую-то важную ниточку, да не могла. — И обряд этот с женщиной связан. Или с девушкой. Точно не скажешь: тут все Богини есть. Велес ведь невесту Перуна умыкнул однажды — все знают. Потому фигурки эти на его капище не зря оказались.
— И зачем же тот обряд мог быть справлен? — Елица опустила взгляд на идолки, что так и продолжала сжимать в руке.
— Тут уж надвое сказать можно: то ли привязать к себе женщину сильно. То ли, напротив, связь разорвать.
Леден покосился на Елицу, хмурясь. Чаян вперился в руки свои, сомкнутые на столе перед ним. И у каждого, кажется, в голове поселилась тяжкая дума о том, что связаны они между собой, оказывается, крепче, чем казалось. Кого к себе Борила привязать хотел накрепко? Или какую связь разрушить? И как это может быть связано с Сердцем, следы на пути к которому становились всё призрачнее, хоть и стремились все к нему рьяно, без оглядки.
— Так проведёшь ты нас к святилищу? — нарушил всё же старший Светоярыч молчание, которое заполнило хоромину темноватую словно дымом: и дышать тяжко, и глаза выедает.
А может, просто слёзы подступают к ним от осознания вдруг острого, что Елица, оказывается, отца своего не знала совсем. Думала, с матушкой она не знакома почти была, а получается, и он от дочери многое скрывал. Постыдное, может, неприятное. То, о чём никому не расскажешь и родному-то — не то что лишнему человеку.
— Её проведу, — травница кивнула на Елицу. — Только женщинам туда ходить можно. Знаете ведь.
Пробежала по её губам улыбка хитрая, будто приятно ей оказалось княжичей уколоть. Братья вздохнули громко и одновременно. Вперились оба в Елицу с надеждой ясной и тревогой горячей. Чаян, который нынче рядом уселся — младшего не пустил — ладонь на колено ей положил, сжал легонько и убрать успел до того, как она воспротивилась. Упрёк невысказанный, возмущение запоздалое, так и осели на языке раздражающей тяжестью.
— Только на тебя нам и уповать приходится, Елица, — он улыбнулся ей тепло. — Как и всегда.
— Тогда в путь нынче отправимся? — она повернулась к травнице, которая занялась уже было тихим разговором с мужем. Женщина отвлеклась, посмотрела искоса и с лёгким недовольством, которое вряд ли заметили остальные.
— Сегодня уже не пойдём. Требы принесу Лешему, а то не пустит, заведёт не туда. Подготовиться надо. Говорю же, место непростое. Сила там большая ещё осталась.
— И откуда же она там? — прищурился Леден. — Не знаешь? Вроде, капищ разных много, а о том говорят все, как один, что особое оно.
Женщина плечом пожала, улыбаясь ему, вроде, да и тая в глубине глаз холодок едва заметный.
— То мне неведомо. Говорю только то, что чувствую.
Скоро закончили трапезу торопливую и скомканную. Долго думала хозяйка, куда разместить многочисленных гостей. И княжичей, кажется, надо уважить подобающе, и женщин не обидеть пренебрежением. Порешили на том, что Елица с Боянкой останутся в доме: лавки им сыскались. А мужчин всех отправили в сенник, по началу лета почти пустой. Зато места там нашлось для всех: всего одну ночь провести достаточно.
После ушла хозяйка и правда — в сторону от дома, в самую лесную глушь, прихватив с собой курёнка одного не самого большого, да и не малого — чтобы Лешего не обидеть. Так ли она каждый раз к Хозяину обращалась, если нужно было за травами сходить? Кровь проливала, пусть и не требовалось? Строгий Леший здесь, видно, раз попусту требу кровавую ждёт. Елица с Боянкой решили пока вечерю для всех мужчин приготовить: раз уж нынче их в этом доме много собралось. Димина показала, где у неё что лежит, и оставила дом на их попечение спокойно.