Пламя страсти
Шрифт:
— А если мне он тоже нужен?
— Не смеши меня! — взорвался Хэзард. — Не забывай, что я нашел тебя у мадам Рестел!
— Но ты же не знаешь, почему я согласилась приехать сюда. Меня впервые за три недели выпустили из моей комнаты. Я поехала, потому что так у меня появлялся шанс на спасение. Я специально взяла с собой свой черный жемчуг, чтобы подкупить мадам Рестел. Этот жемчуг стоит в двадцать раз больше того, что мог бы предложить ей Янси. Мадам Рестел согласилась бы взять его, я в этом не сомневалась. И господь свидетель, Джон, я хочу нашего ребенка! Сколько еще
— У тебя не хватит слов, чтобы убедить меня! — Терпение Хэзарда лопнуло. — Можешь изображать из себя оскорбленную будущую мать сколько тебе будет угодно. Смотри на мир этими огромными глазами Мадонны, лей слезы стыда и раскаяния… Попробуй поупражняться на кучере, когда мы доедем до Сент-Джозефа. Но умоляю, избавь меня от этого спектакля!
— Ты просто невозможен! — с досадой воскликнула Венеция.
Хэзард нахмурился.
— Невозможен наш союз. — Он небрежно пожал плечами, как часто делал в первые дни ее пребывания в хижине в качестве заложницы. — Я сказал это сразу, как только ты явилась ко мне на шахту. Я был прав тогда — и прав сейчас.
— А что же в промежутке? — многозначительно напомнила ему Венеция.
На этот раз на его лице отразилось явное желание поскорее закончить этот разговор.
— Я просто ошибся.
— Как ты можешь называть нашу любовь простой ошибкой?
— После того, как я пять дней провел под землей, а потом обнаружил твою записку, дорогая жена, у меня было больше чем достаточно времени, чтобы все переосмыслить. Такого рода переживания перевесят любую любовь. А твоя любовь смертельна, как укус гадюки.
— Говори что хочешь, а я не уеду после того, как ребенок родится, — упрямо заявила Венеция. — Я покинула тебя не по своей воле и никогда больше с тобой не расстанусь. Я говорю тебе об этом для того, чтобы между нами не осталось никаких недоговоренностей. В наших отношениях было достаточно ошибок и недоразумений, и я хочу избежать еще одного.
Их взгляды встретились, и Венеция не отвела глаза. Хэзард сразу же вспомнил юную девственницу, которую он уговаривал уйти несколько месяцев назад. Тогда она так же посмотрела на него и тоже заявила, что останется… Этот твердый взгляд принадлежал неукротимой Венеции Брэддок, жене Джона Хэзарда Блэка. И этот знакомый взгляд пробил первую брешь в недоверии Хэзарда. Его доспехи дали трещину, которую он сам еще не заметил.
— Достаточно честно, — признал он. — Что ж, ты меня предупредила. — И, вероятно, для того, чтобы избавиться от возникшего в его душе теплого чувства, Хэзард цинично добавил: — Я надеюсь, что вы поладите с Голубым Цветком.
— Ублюдок!
— Это эпитет бледнолицых, — усмехнулся Хэзард. — Попытайся еще раз.
— Я просто выцарапаю ей глаза! Она надолго не задержится, — уверенно заявила Венеция.
— Тогда мне придется ее защищать.
— Я предлагаю тебе позаботиться и о себе тоже. Черные брови Хэзарда чуть приподнялись, улыбка стала шире:
— Это угроза, дорогая?
— Понимай как знаешь, мой дражайший муж, — нежно пропела Венеция.
Она была преисполнена решимости
Если бы Хэзард задумался над своими собственными чувствами, он бы признал, что и сам испытывает такое же чувство собственника. Венеция принадлежала ему, и ни один мужчина на свете не имел права прикасаться к ней. Но Хэзард не желал признавать, что основной причиной его поездки на восток было именно это самое чувство собственника.
Они сели в поезд у Ниагарского водопада. Хэзард зарезервировал спальное купе в новом пульмановском вагоне, роскошном и удобном, но запирал дверь всякий раз, когда куда-нибудь выходил.
— Я не собираюсь от тебя убегать, — запротестовала Венеция, когда Хэзард вернулся после первого выхода на разведку.
— Тебе это и не удастся, — спокойно сказал он, убирая ключ в карман. — Но я рад, что хотя бы по одному пункту мы пришли к согласию.
— Мы бы договорились и о многом другом, если бы ты не был настолько нетерпимым.
— Это не нетерпимость, а всего лишь практичность. Я слишком хорошо помню все твои сладкие речи. Кстати, как насчет ленча? — холодно поинтересовался Хэзард и протянул ей сандвич с таким безразличием, что в купе надолго повисла гнетущая тишина.
Хэзард никуда не выпускал Венецию, но и сам старался лишний раз не выходить из купе. Янси Стрэхэн наверняка бросился в погоню, а такие люди никогда не действует в одиночестве. Трусы всегда находят компанию.
На следующий день у Венеции случился один из редких приступов утренней тошноты. Поэтому, когда Хэзард принес ей поднос с завтраком, она только взглянула на еду и тут же бросилась в крошечную ванную комнату. Когда она вышла оттуда, еле держась на ногах, Хэзард без лишних слов подхватил ее на руки, отнес на кровать и подложил под голову подушки.
— Тебя часто тошнит? — с тревогой спросил он.
— Нет, — слабым голосом ответила Венеция. — Очень редко. Я думаю, что это из-за поезда. Хэзард-младший возражает, — заметила она со слабой улыбкой.
— Мне очень жаль, — спокойно сказал Хэзард.
— Что есть Хэзард-младший?
— Нет, об этом сожалеть слишком поздно. Мне жаль, что тебя тошнит. Если я могу что-то для тебя сделать…
Его забота казалась вполне искренней. Венеции захотелось сказать: «Прости меня за все — за горнорудную компанию, за мать, за Янси…» Но она не осмелилась, чувствуя его сдержанность.
— Не приноси завтрак раньше десяти, — вместо этого сказала она.
— Это больше не повторится, биа, — ответил Хэзард с привычной улыбкой, но тут же отвел глаза, сообразив, как только что назвал Венецию.
Он резко поднялся, пересел на свое место и погрузился в мрачное молчание, в котором пребывал большую часть времени. Когда несколько часов спустя Венеция пожаловалась на скуку, Хэзард на ближайшей станции купил ей несколько книг; когда она выразила недовольство его молчанием, он ответил: