Пламя

Уэдсли Оливия

Тони села и открыла книгу. Но ее мысли унеслись в сторону от всего этого.

Жан с его рыцарским очарованием и привлекательностью, внезапно открывшейся для нее… Ей даже пришла в голову мысль – и она сама была слегка удивлена этим, – какую блестящую партию она сделает, если выйдет за него замуж. «Как это понравилось бы тете Гетти и Фэйну», – подумала она с горькой усмешкой.

При мысли о тете улыбка исчезла с ее лица. «Дети должны быть счастливы, – в волнении сказала она самой себе, – это их право, это долг по отношению к ним. Если бы у меня когда-либо были дети! – она сразу перестала

думать о леди Сомарец. – Если бы у меня когда-либо были дети!» Есть ли на свете женщина, которая хотя бы в мечтах не видела своих детей? Детей, которые смеются, которые садятся с очаровательной детской неловкостью и сильно шлепаются при этом, детей, которые настойчиво тянутся к рукам, всегда готовым стиснуть их в объятиях, и прижимаются своими маленькими кудрявыми головками к груди. Будущая жизнь предстала перед Тони, как залитая солнцем дорога.

Она продолжала сидеть, устремив глаза на голубые холмы в отдалении. Жан был очень близок к ней. Ей никогда раньше не приходило на мысль, что представляет собой брак, какая прекрасная жизнь может быть связана с ним.

Медленно прозвучал колокол, и его мягкие удары певуче пронеслись в тихом воздухе; лист сорвался с дерева и, покачиваясь в воздухе, упал на платье Тони.

Совсем близко от нее кто-то рассмеялся.

Этот звук сразу вернул Тони к действительности. Она встала и пошла по круглой дорожке, обсаженной деревьями.

– Дальше, спойте снова, Гуго, – произнес женский голос по-английски.

– Я так ужасно говорю по-французски, и вы все смеетесь надо мной.

– Верно, но это так хорошо для нас и еще лучше для вас.

Раздался мужской смех.

– Ладно, пусть так, но при первом взрыве смеха – точка. Заранее вас предупреждаю.

Тони стала прислушиваться.

Напрасно будете вы меня убеждать,Забвенье для меня ужасно,Я вижу пред собой всегдаЕго прощальную улыбку.

Французское произношение было настолько плохим, что Тони сразу поняла, что поет англичанин.

Высокий куст диких роз отделял ее от певца, и через ветви она могла различить пятна белого цвета.

Голос певца звучал хорошо, несмотря на преувеличенную выразительность, с которой он пел.

Певец закончил на высокой ноте.

– Довольно хорошо для вас, старина, – заметил покровительственно женский голос.

Тони показалось самым удивительным в мире услышать снова английскую речь. В Париже она встречала так мало людей. Женский голос с звучавшей в нем молодостью заставил ее унестись мыслями ко времени пансиона. Она могла бы даже набросать портрет такой девушки – в легком белом платье, с отогнутым большим воротником, в падающей на лицо шляпе, с стройными и изящными ножками.

– Спойте снова, Гуго, – продолжала девушка.

– Ваши постоянные насмешки утомили меня, – ответил тот.

«Приятный голос», – решила Тони, которая в своей приверженности к красоте не могла не быть затронута такой редкой вещью, как прекрасно звучащий голос.

Она заметила, что с нетерпением ждет дальнейших слов, и вдруг поняла, как нехорошо с ее стороны прислушиваться к разговорам

посторонних людей.

Она повернулась, чтобы уйти. Легкий шум, который она произвела при своем движении, поднял на ноги собаку с другой стороны куста, собаку, которую Тони не могла видеть. Та обежала куст и с яростным лаем бросилась на нее. На лай собаки выбежал мужчина, который стал звать ее назад.

– Мне очень неприятно, если это грубое животное испугало вас, – произнес он, несколько задыхаясь и наклонившись над собакой. Это был человек, голос которого ей так понравился.

– Я зашла погулять в сад, – сказала она, запинаясь.

Мужчина был красив, изящен и приличен на вид. Он улыбнулся на ее слова:

– Да, правда, ужасно милое местечко, не так ли?

Он пошел рядом с ней по направлению к калитке.

– Я знаю эту виллу много лет.

– Она пустовала очень долго.

– Гвоздики остались такими, как были, – и она указала зонтиком на клумбы, с которых струился сладкий аромат.

– Ужасно милая вещь, эти гвоздики, правда?

– Вы всегда любите употреблять одно и то же прилагательное?

Он посмотрел на нее с удивлением, перешедшим затем в улыбку.

– Знаете, я действительно люблю, – сказал он, продолжая улыбаться ей и заложив руки в карманы. – Но ведь это хорошее английское слово, а я, смею сказать, англичанин до глубины души и чертовски горжусь этим.

– Действительно? До свидания. Спасибо, что вы так рыцарски спасли меня от этой большой и злой собаки.

Она слегка рассмеялась и посмотрела на собаку, у которой одно черное ухо поднялось под кривым углом.

– Опусти свое ушко и будь хорошей, – обратилась она к собаке, повернувшись, чтобы спуститься с холма. Она пошла медленно, со странным ощущением, что незнакомец следит за ней глазами.

Он продолжал стоять у калитки, пока Тони не скрылась из виду.

– Кто эта изящная маленькая дама? – спросила Мериэль Дрю, когда он вернулся.

– Понятия не имею.

– Она удивительно изящна.

– Ее слова вполне соответствуют внешности.

– Да, а что она вам говорила?

– Она спросила меня, прежде всего, располагаю ли я только одним прилагательным «милый» для описательных целей.

– Она сразу, дорогой мой, заметила вашу ограниченность.

– Мне начинает казаться, что я представляю собой злополучный камень, на котором женщины сегодня оттачивают свое остроумие. Не могу понять, кто она такая. По-видимому, хорошо воспитана, и ножки у нее очаровательные.

– Удивительно, как вы, мужчины, всегда так быстро все замечаете!

Он рассмеялся:

– Вы подразумеваете ножки? Да ведь они же первый признак характера, и все зависит от покроя обуви. Ножка женщины, моя дорогая, гораздо важнее, чем ее сложение. Последнее она может скрыть, но форму и размер она изменить не в силах. Я знал заурядную женщину, которая создала себе репутацию красавицы благодаря своим ножкам.

– Вы послушайте только эту таинственную мудрость человека в двадцать один год!

Лакей пришел в сад, чтобы сообщить, что завтрак готов.

Тони, медленно одеваясь, лениво думала о том, кто этот красивый молодой человек и живет ли он в той же гостинице.